Ювелир. Драконья Игра - [113]

Увы, нужно было жить дальше, несмотря ни на что.

В эту минуту аристократ отчетливо понял, что значит предавать. Кубок души его был наполнен до краев, и в кубке этом была — боль. Никогда прежде не испытывал он такую боль. Не причинял ее себе сам.

— Премьер должен всегда стоять за своим лордом. Как же не различили вы шаг предательства за самой своей спиной?

Кристофер вновь опустился на колени, низко склонив голову на край кровати, словно священнослужитель, молящийся о душе умирающего.

И он всё держал и держал правителя за руку, не в силах отпустить, не в силах унять тоски, не в силах поверить, что больше не сумеет согреть эту царственную узкую кисть. Как сожалел он о том, что ему пришлось совершить, о, как горько он сожалел!

Решившись на убийство, аристократ заранее смирился с тем, что не сможет остаться прежним, знал, на какие жертвы придется пойти. Но если бы выпал шанс всё пережить опять, он сделал бы это снова, ни усомнившись ни на секунду, ни колебавшись ни мгновение.

И да, он вновь сделал бы всё именно так. Не исподтишка, не украдкой, когда долгие минуты беловолосый без сознания находился в его руках, а позволив осознать и в полной мере прочувствовать конец. Всё же смерть — слишком важное событие, чтобы его пропускать.

И, в случае с великим лордом Ледума, это и не смерть даже, но бессмертие.

Премьер вздохнул. Есть такое жестокое, не оставляющее вариантов слово — необходимость. Этот человек не мог жить, просто не имел права. И дело тут даже не в личном, не в том, как лорд поступал с ним. Не потому, что аристократ отчаянно хотел взаимности, но чувства его вот уже много лет являлись односторонними. Нет, не поэтому: Кристофер никогда не позволял эмоциям играть солирующую партию в оркестре своей жизни. Хоть это чувство и было, кажется, больше него самого, разрушая медленно, но верно. Но таков уж лорд Эдвард: в твердое сердце его, похоже, проникнуть смог бы только меч.

Глупо упрекать хищника за то, что он не ведает жалости к жертвам. Однако же это не означает, что жертвы не должны пытаться спасти свои жалкие шкуры.

Этот человек был чрезмерно властолюбив, несдержан и опасен — не только для Ледума, но и для всей Бреонии. Теперь всё будет иначе. Он, Кристофер, устроит всё наилучшим образом. Никакого конфликта с Аманитой не будет. Ледум признает все притязания столицы, как того и требует древний закон, и лорд Октавиан Севир оставит их в покое. Именно он, Кристофер, построит в Ледуме новый лучший мир, мир, в котором всё будет правильно и каждый получит по способностям.

Мир, в котором не будет бессмысленных войн и жестокости.

Что ж, мысленно он уже почти смог оправдать себя.

Когда-то аристократ не сомневался в безупречности своего кумира. Когда-то… бесконечно давно, вечность назад, еще сегодня утром… еще когда билось ныне погребенное в немоте сердце. Еще минуту назад, еще только что — но не сейчас.

Он никогда не станет таким, как лорд Эдвард, никогда. Он не займет его проклятое место. И слава небесам, прошли те времена, когда чья-то воля была выше его собственной!.. Он устал, на самом деле устал от придирок, неблагодарности и положения вечного вассала, — даже если сюзереном был сам… сам…

Молодой человек казался убийственно спокойным внешне, хотя в душе его бушевали грозы. Это ничего. Время лечит и стирает все имена. Дожди Ледума смывают самые яркие краски.

Легким движением пальцев он понизил температуру в спальне до состояния склепа. Священное тело лорда-протектора не предназначено для тления.

— Как жесток мир, в котором даже боги смертны, — чуть слышно пробормотал Кристофер, буквально заставив себя подняться и нетвердой походкой отступить к двери.

«Как суметь… разлюбить вас?»

Кажется, строгие симметрии его мира были сломаны. Кажется, только что он своими собственными руками низверг своё божество. Но… он должен отвергнуть слабость.

— Мой лорд… сердце, которым вы владели без остатка, отныне разбито навеки. Так прошу вас, не тревожьте его более. Позвольте мне вынуть и выбросить вон из груди эти острые, всё еще трепещущие осколки.

С этими словами, в последний раз коснувшись мертвого тела взглядом, он вышел прочь, упрямо не желая верить, что эта рана кровоточить не перестанет.

Не желая верить, что с прощальным поцелуем предательства закончилась жизнь не только лорда, но и его собственная.

Глава 29, в которой жертва и хищник не могут разобраться со своими ролями

С выходящим из Западных покоев премьером они едва не столкнулись неловко в дверях.

Глава особой службы посторонился, молча давая дорогу. Едва глянув в бледное лицо аристократа, увенчанное знаменитой диадемой лорда-протектора Ледума, Винсент с сожалением понял, что опоздал. Совсем ненамного, но — всё же опоздал.

И спешить, в общем-то, больше некуда. Такие вот неутешительные выводы, а заодно и итоги многолетней службы.

Кристофер тоже остановился. В первую минуту он казался растерянным, но въевшиеся под кожу светские привычки быстро вернули бесстрастность взгляду, а жестам — непринужденность.

Винсент покачал головой: вероятнее всего, он успел бы застрелить аристократа в эту недопустимую минуту промедления. Только вот особенного смысла ликвидировать преступника уже не было: лорд-защитник мертв, город — обезглавлен, а сам он, цепной пес режима, остался без хозяина.