Юстиниан - [23]

Система обучения детей была достаточно консервативной. И приемы, и учебники заимствовались из прошлого. Это не значит, что образование не развивалось. Так, именно в V веке Марциан Капелла написал знаменитое сочинение «О браке Филологии с Меркурием», где тщательно изложил теорию «семи свободных искусств»[83]. В том же веке появились: учебники Феодосия Александрийца по греческой грамматике; учебники Менандра по греческой риторике; объяснявшие значения слов и их происхождение лексиконы Кирилла Александрийского, Ора или Ориона из Фив; новые греко-латинские словари.

В эпоху христианства не только начальное, но любое светское образование базировалось на языческой традиции. Византийцы совершенно не считали это неуместным. Напротив, они были убеждены, что знание древней культуры помогает христианину в доказательстве истин православной веры — хотя бы потому, что грамматика позволяет читать, а риторика обучает инструментам поиска истины. Один из отцов церкви, архиепископ Кесарии Василий Великий посвятил даже специальное сочинение вопросу о том, как молодым людям извлечь пользу из языческих книг[84]. По сохранившимся до нашего времени тетрадям школьников-христиан Египта IV века видно, что дети еще пользовались языческими учебниками, но уже появились псалмы, обращение к Богу в начале записей и крест в начале каждой страницы[85].

Правда, со временем язычников перестали допускать к преподаванию (в Византии с конца IV века государство утверждало кандидатуры школьных учителей, даже если это были школы местные, организованные куриями). Пройдет примерно полстолетия, и именно Юстиниан нанесет по системе образования довольно мощный удар, изгнав оттуда не только язычников, но также иудеев и неортодоксальных христиан. Но пока Петр Савватий усердно штудирует языческое знание, пересаженное на христианскую почву.

Впрочем, сколько людей, столько и мнений. Августин Блаженный (по «Исповеди» которого реконструируются многие аспекты жизни ребенка в ранневизантийское время) много и обстоятельно жалуется на бесцельно потраченное время. Став взрослым, он сетовал, что ребенком тратил время, заучивая «блуждания какого-то Энея», плача «над умершей Дидоной, покончившей с собой от любви» или произнося «речь Юноны, разгневанной и опечаленной тем, что она не может повернуть от Италии царя тевкров», — вместо того чтобы заниматься душеспасительным обращением к Богу и изучением его истин. «Наградой была похвала; наказанием — позор и розги. Я никогда не слышал, чтобы Юнона произносила такую речь, но нас заставляли блуждать по следам поэтических выдумок и в прозе сказать так, как было сказано поэтом в стихах. Особенно хвалили того, кто сумел выпукло и похоже изобразить гнев и печаль в соответствии с достоинством вымышленного лица и одеть свои мысли в подходящие слова. Что мне с того, Боже мой, истинная Жизнь моя! Что мне с того, что мне за декламации мои рукоплескали больше, чем многим сверстникам и соученикам моим? Разве все это не дым и ветер? Не было разве других тем, чтобы упражнять мои способности и мой язык?»[86]

Августин не случайно упоминает розги. Античная педагогика не находила в телесных наказаниях ничего особенного, а потому римских детей, если они занимались дурно, учитель мог высечь. Этой участи порой не удавалось избежать и самым высокопоставленным школярам: так, святой Арсений Великий за какие-то огрехи бивал уже носившего императорский титул Аркадия.

Если у родителей было не очень хорошо с доходами (особенно в сельской местности), начальной школой всё и заканчивалось. Для более благополучных детей учение продолжалось.

Наступал период знакомства с классическими образцами литературы в школе второй ступени, у грамматика. Длился он не менее пяти лет. Грамматика являлась основой последующего знания, в ее курс входили также начала ораторского искусства, риторики. Дети привыкали не только читать, но и трактовать древних авторов (во времена Петра Савватия — в благочестивом, христианском духе), учились правильно говорить, ставя в нужном месте придыхания и ударения. Для понимания древних текстов требовалось много знать, поэтому грамматик, в дополнение к литературным текстам, знакомил своих питомцев с историей, мифологией, объяснял происхождение тех или иных слов. Постепенно тексты усложнялись. При обучении на латинском языке в качестве исходного материала использовали Вергилия, Теренция, Плавта, Катона, для греческой словесности начальным уровнем был Гомер. Далее степень сложности определялась лишь пониманием учеников и образованностью учителя. Трудно предположить, что юный Петр Савватий читал хоть что-нибудь из Платона или Оригена, но он точно мог знать труды латинского историка Саллюстия или грека Плутарха, отцов церкви IV века или любимого за простой, но сочный и образный язык Иоанна Златоуста.

Много текстов приходилось заучивать наизусть, а потом произносить вслух, соблюдая при чтении правила. Ошибаться было нельзя: ведь огрехи в ударениях, в долготе или краткости слога (не говоря уже о грамматических неточностях) служили признаком неотесанности и столь презираемого образованными византийцами варварства.