Юродивая - [17]
— …и ты подбегаешь к чудовищу, хватаешь его прямо за морду голыми руками и отрываешь ее! Ну, сдираешь всю!.. Понимаешь, это, оказывается, маска… а там, под ней, — бритый монах, лысый, добрый такой, задыхается, кашляет… Это у них такой маскарад…
— …ага, маскарад…
Ночь, поезд мчится, раздвигается вышитой шалью древнее пространство, на каждом дереве близ дороги, освещенном мертвенным светом Луны — тюркютского черепа, — сидит белесая птица, пережидает тьму. Рельсы рассыпаются по широкой земле стальными веерами, и на изломе одной из многих блестких пластин — Елизавета и Ксения — двумя чернеными, скорбными серебринками, бедняцким украшением, двумя дорожными ножами, перочинными, да консервную банку опять же можно открыть. Века сшибались на этой земле лоб в лоб, сходились врукопашную. Двух уклеек, двух сорожек, переплывающих наискось Реку Времени, может, меднолобое зеленое от старости чудище — пощадит?..
— …спи, дочуронька…
— Ох, мамка…
Под мышку матери лезет Ксения, устраивается удобно, через два мига — не успел паровоз и десяти деревьев с сидящими на верхушках птицами сосчитать — уже сопит. И грудастая проводница в разгар ночи и плацкартного храпа идет, угрюмая, с повылезшим веником, мести вагонные драные коврики — утром крупная станция, не дай Бог, проверка. К морю приедем — уж там она баночку красной икры с рук, шепотом, по дешевке, купит, все перед родичами похвалится. Говорят, икра на том сером северном море величиной с ягоду облепихи, в тарелку наложишь, ложка воткнется — будет торчком стоять. Легенда, а не быль!
Так мчался, мчался, мчался чудесный поезд, продутый сажей насквозь, мчался на Восток, по горькой дороге великой, шел, тараня поросший шкурами тайги предвечный мир, к восходу Солнца, к разгульному морю, клеймя обжигающими гудками стык зимы и весны. И когда они с вагонных ступенек, исхудалые за долгий путь, спрыгнули и куда глаза глядят, пошли, Ксения почуяла — издали, всей кожей… — соленое дыхание моря, сильно потянула мать за руку: «Пойдем».
И, когда они вывернулись из-за мрачного поворота, где по выгнутой коромыслом грязнущей улице — лишь сараи да лабазы, перестроенные под рабочие столовки, — оно, серое, тяжелое море, ударило в глаза и лицо Ксении всем жидким чугуном дико вспыхивающей изнутри, колеблющейся подобно маслу в исполинском горшке воды, всем соленым воющим ветром, навзничь падающим со снеговых нагорий и дальних, скованных вольфрамом нетающего льда, проливов; Ксения протянула к морю руки, как к человеку, чтобы обнять, набрала в грудь воздуха, хотела крикнуть — и смолчала, и еще долго стояли они с матерью на припорошенном весенней снежной крупкой, изогнутом в виде серпа каменистом берегу, а угрюмый прибой бил перед ними белое белье, изгалялся, откатывался вдаль, как соленое потное тело — по простыне — от ненавистного любовника, обнажая скалы, водоросли, раковины, рыбьи скелеты. Бычье, сердитое, сильное море. Вот где предстоит жить. Вот что предстоит любить. Елизавета поежилась: вот холод, и не скажешь, что весна! Ксения застыла как вкопанная. Лицо ее светилось от соленых брызг.
Она видела море впервые в жизни и точно знала: это — громадное живое существо, с разумом, с сердцем, с любовью и ненавистью.
И внезапно: сначала яркая вспышка! потом помрачение… — она увидела всех людей, кто когда-либо погиб в пучине моря, всех, по ком плакали жены в ожидании, дети, глодая сухую рыбу на берегу, вперяясь в даль, молясь. Люди, ослепительно сияя живыми лицами, — не сгнившими на дне в иле, не распяленными в предсмертном тонущем крике, — шли к ней, обступали ее, шествовали мимо нее. Она задрожала. Ладонь взметнулась. Ощутила кожу щек, скул, мягкость волос, пух ресниц, кожаные робы, холстины, брезенты, бархаты и шелка. Люди! Живые!.. Она не могла дышать, ловила ртом воздух, как рыба. Елизавета с изумлением пялилась на нее. «Ксенька, что ты!..» — еле сподобилась выкрикнуть, и вместо вскрика вышел сдавленный шепот. «Плохо девке… изголодалась в вагоне… зачем-то, дуру меня, сюда сразу потащила…» — выплевывали губы, выбивали зубы. Ксения развернулась и с размаху, в ужасе, уткнулась в материн живот. Елизавета прижала ее к себе, схватила на руки, целовала, тискала: «Ну что с тобой, что с тобой, что?..»
— Они живые… они все живые, мамка, — трясясь, проговорила Ксения, — все живые, да. Никто не умер. Вот что. Никто. Только я не знаю, где они сейчас. И почему… я их всех здесь увидела. Мама! Куда они идут!.. Мамка! Защити меня… Я не выдержу их глаз, мамка!.. А за руки они меня берут, за пальцы, — вот, вот, видишь, хватают, да больно как!.. А!..
Елизавета, подхватив дочь на руки, сломя голову бежала прочь от моря, от вставших горами волн, по вымощенной плоскими известняковыми камнями улице вглубь поселка, вышептывая все охранительные молитвы, какие знала.
Они остались жить в этом рабочем поселке, чахлом пригороде большого приморского города. Елизавета приткнулась — то ли сезонницей, то ли разнорабочей — в ближний рыбсовхоз. Ксения нырнула в одиночество. Море, которое так напугало ее в первую встречу, стало ее другом, ее мальчишкой и пастухом. Оно волновало ее, щекотало ей пятки, подмышки, когда она купалась. Она без страха лезла в холодную воду: все волоски на теле вставали, и она тихо смеялась, когда море целовало ее живот. Часто она приходила с корзиной на берег и, увязая по щиколотку в напитанном соленой влагой песке, бродила, опасно близко подходя к шепчущей о любви полосе прибоя — собирала ракушки, сердолики, ежей, дохлых крабов и морских звезд. Она запекала мидии в золе костра и ела их.
Что это — странная игрушка, магический талисман, тайное оружие?Таинственный железный цветок — это все, что осталось у молоденькой дешевой московской проститутки Аллы Сычевой в память о прекрасной и страшной ночи с суперпопулярной эстрадной дивой Любой Башкирцевой.В ту ночь Люба, давно потерявшая счет любовникам и любовницам, подобрала Аллочку в привокзальном ресторане «Парадиз», накормила и привезла к себе, в роскошную квартиру в Раменском. И, натешившись девочкой, уснула, чтобы не проснуться уже никогда.
В танце можно станцевать жизнь.Особенно если танцовщица — пламенная испанка.У ног Марии Виторес весь мир. Иван Метелица, ее партнер, без ума от нее.Но у жизни, как и у славы, есть темная сторона.В блистательный танец Двоих, как вихрь, врывается Третий — наемный убийца, который покорил сердце современной Кармен.А за ними, ослепленными друг другом, стоит Тот, кто считает себя хозяином их судеб.Загадочная смерть Марии в последней в ее жизни сарабанде ярка, как брошенная на сцену ослепительно-красная роза.Кто узнает тайну красавицы испанки? О чем ее последний трагический танец сказал публике, людям — без слов? Язык танца непереводим, его магия непобедима…Слепяще-яркий, вызывающе-дерзкий текст, в котором сочетается несочетаемое — жесткий экшн и пронзительная лирика, народный испанский колорит и кадры современной, опасно-непредсказуемой Москвы, стремительная смена городов, столиц, аэропортов — и почти священный, на грани жизни и смерти, Эрос; но главное здесь — стихия народного испанского стиля фламенко, стихия страстного, как безоглядная любовь, ТАНЦА, основного символа знака книги — римейка бессмертного сюжета «Кармен».
Русские в Париже 1920–1930-х годов. Мачеха-чужбина. Поденные работы. Тоска по родине — может, уже никогда не придется ее увидеть. И — великая поэзия, бессмертная музыка. Истории любви, огненными печатями оттиснутые на летописном пергаменте века. Художники и политики. Генералы, ставшие таксистами. Княгини, ставшие модистками. А с востока тучей надвигается Вторая мировая война. Роман Елены Крюковой о русской эмиграции во Франции одновременно символичен и реалистичен. За вымышленными именами угадывается подлинность судеб.
Ультраправое движение на планете — не только русский экстрим. Но в России оно может принять непредсказуемые формы.Перед нами жесткая и ярко-жестокая фантасмагория, где бритые парни-скинхеды и богатые олигархи, новые мафиози и попы-расстриги, политические вожди и светские кокотки — персонажи огромной фрески, имя которой — ВРЕМЯ.Три брата, рожденные когда-то в советском концлагере, вырастают порознь: магнат Ефим, ультраправый Игорь (Ингвар Хайдер) и урод, «Гуинплен нашего времени» Чек.Суждена ли братьям встреча? Узнают ли они друг друга когда-нибудь?Суровый быт скинхедов в Подвале контрастирует с изысканным миром богачей, занимающихся сумасшедшим криминалом.
На рынке в южном городе мальчик по имени Исса встречает купцов. Купцы с караваном путешествуют по Азии. Они берут с собой в далекий путь отрока: мальчику хочется увидеть дальние страны. Два тысячелетия спустя в морозной таежной Сибири, в Иркутске, живет человек. Он уже стар, прошел афганскую войну. Врачи говорят ему, что он проживет недолго. И он решает совершить последнее паломничество к озеру детства — к нежно любимому Байкалу. Незадолго до ухода из дома старик побывал на органном концерте. Музыка, что играла молодая органистка, перевернула ему душу.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Когда твой парень общается со своей бывшей, интеллектуальной красоткой, звездой Инстаграма и тонкой столичной штучкой, – как здесь не ревновать? Вот Юханна и ревнует. Не спит ночами, просматривает фотографии Норы, закатывает Эмилю громкие скандалы. И отравляет, отравляет себя и свои отношения. Да и все вокруг тоже. «Гори, Осло, гори» – автобиографический роман молодой шведской писательницы о любовном треугольнике между тремя людьми и тремя скандинавскими столицами: Юханной из Стокгольма, Эмилем из Копенгагена и Норой из Осло.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Французская романистка Карин Тюиль, выпустившая более десяти успешных книг, стала по-настоящему знаменитой с выходом в 2019 году романа «Дела человеческие», в центре которого громкий судебный процесс об изнасиловании и «серой зоне» согласия. На наших глазах расстается блестящая парижская пара – популярный телеведущий, любимец публики Жан Фарель и его жена Клер, известная журналистка, отстаивающая права женщин. Надлом происходит и в другой семье: лицейский преподаватель Адам Визман теряет голову от любви к Клер, отвечающей ему взаимностью.
Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.
Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.