Юрий Тынянов - [54]

И тогда остается только реакция.

Скверная привычка говорить об историческом явлении «вообще» привела к тому, что грибоедовское отношение к декабризму стало рассматриваться чуть ли не через цитаты из монолога Репетилова (А. С. Суворин, М. О. Меньшиков, В. В. Каллаш). Скептическая усмешка и холодный лик, несомненно, сделали свое дело: стало казаться, что усмешка да монолог Репетилова и есть отношение к декабризму. Усмешка же относилась к «гимну», к иллюзиям и прекраснодушию, которых было достаточно у декабристов, к «прекрасному будущему», которое не казалось бесспорным.

Но была великая комедия, ставшая одним из важнейших составных элементов движения, принятая движением, несмотря на Репетилова, старательно и неоднократно запрещавшаяся к печатанию и постановке правительством, которое отнюдь не усматривало в Репетилове опровержения или хотя бы смягчающего обстоятельства. Что угодно, только не насмешки над тайным обществом увидело правительство в комедии. Декабристы и правительство поняли комедию правильно: за пять лет до французской революции тоже была поставлена одна комедия.

Репетилов не олицетворение декабризма, а осмеянный Грибоедовым болтун из распавшегося в 1821 году Союза благоденствия, на которого Грибоедов, возможно, и смотрел с усмешкой на холодном лике. В образе Репетилова осмеян не декабризм, а одно из враждебных Грибоедову течений в нем. Комедия независимо от Репетилова входит в состав следственного дела о декабристах как corpus delicti преступления. Борьба с Репетиловым для Грибоедова — это не борьба с декабризмом, а внутренняя борьба, это борьба в декабризме, это борьба одного течения с другим. Всеволод Мейерхольд был совершенно прав, показав в спектакле два тайных общества: тайное общество Репетилова и тайное общество Чацкого. Тайное общество Чацкого было показано так: прожектор высвечивал часть сцены с группой офицеров; офицеры сидят в креслах, мундиры их расстегнуты, они курят трубки и читают стихи.

Стихи они читают такие:

Товарищ, верь: взойдет она,

Звезда пленительного счастья,

Россия вспрянет ото сна,

И на обломках самовластья

Напишут наши имена!

Грибоедов жаловался, что портит комедию из-за цензуры. Мейерхольд показал то, чего не мог показать Грибоедов: Чацкого среди друзей-декабристов. Тайное общество Чацкого опровергало «секретнейший союз» Репетилова.

Проблема «Грибоедов и декабристы» не исчерпывается вопросом, был или не был писатель членом тайного общества. Важно то, что «Горе от ума» в формировании идеологии декабризма, в формировании общественного мнения имело значение, сравнимое только с пушкинскими стихами. И это значение оказалось важнее интермедии Репетилова, понятого слишком интегрально, важнее строк письма к А. И. Одоевскому: «Кто тебя завлек в эту гибель!» (зачеркнуто: «В этот сумасбродный заговор! кто тебя погубил!!»)[111], важнее фразы: «100 человек прапорщиков хотят изменить весь правительственный быт России». Монолог Репетилова, «100 прапорщиков», черновое письмо к ссыльному другу. Еще очистительный аттестат и пост посланника. На этом доказательства антидекабризма Грибоедова исчерпываются. Все это ни в какое сравнение с декабристским «Горем от ума» не идет. Если концепция «Грибоедов и декабристы» не во всех частях может показаться совершенно бесспорной, то несравненно бесспорнее другая: «Декабризм и «Горе от ума».

Политическая тенденция «Горя от ума» была демократической, антикрепостнической, прогрессивной вообще, вне нормативов программы, что для широкого агитационного воздействия, очевидно, совершенно достаточно. Конкретный, сухой, к агитации не имеющий отношения проект тем декабристам, которые о «светлом будущем» думали тоже «вообще», казался чуть ли не военно-феодальной экспансией. Этому не следует удивляться: всякая попытка вступить в полемику, опровергнуть взгляды этих людей, переживших поражение, болезненно напоминает, что их уже раз опровергали (14 декабря 1825 года). «И это вы «Горе от ума» создали!» — возмущаются эти декабристы. В их представлении путь от комедии к проекту — это падение. Тынянов осуждает Грибоедова через декабристов, но тщательно оговаривает внутридекабристскую дифференциацию. Он ведет повествование в двух планах: социальном и психологическом. Во втором писатель действует значительно свободнее: он выводит спор за пределы идеологии и превращает его в перебранку двух человек, один из которых оптимист, другой скептик. Мотивировка выведения спора за пределы идеологии носит чисто психологическую окраску.

Тынянов судит Грибоедова судом более строгим, чем Верховный Уголовный Суд, и оправдывает его историей. Именно история оценила автора комедии, сыгравшей важнейшую роль в русском освободительном движении, и прошла мимо того, что «жизнь Грибоедова была затемнена некоторыми облаками»[112].

Но пушкинское понимание Грибоедова более правильно, чем тыняновское, потому что в антиномии «комедия» и «облака» Пушкин явное предпочтение отдает комедии, а Тынянов — облакам. С этим связана композиция обоих произведений: Пушкин на полутора страницах из сорока двух своего произведения прослеживает