Юрий Лотман в моей жизни - [121]

23 августа 1993 года

Дорогой мой Юрочка!

23/VШ-93

Давно не писала тебе, давно и от тебя ничего нет. Время идет как-то очень быстро, и мало заметно мелькают дни. У нас все еще жарко, но осень идет: холоднее, слава Богу, ночи и не так уже утомительно жарки дни. Мне удалось неделю провести в интересном месте. Недалеко от Вермонта, но еще в Квебеке, уже начинаются вермонтские холмы и даже горы. Там, невысоко в горах, приютилась ферма эмигранта-швейцарца, который купил там землю еще в 30-е годы, когда она стоила очень дешево. Его уже нет в живых, а его семья, дети, продолжают там хозяйничать. Кроме фермерства, они принимают до 30 гостей в неделю, кормят их, немножко развлекают, а главное, чему-то учат, для чего приглашают и знающих людей. Длится это неделю, учили в этот раз рисовать и понимать музыку. Люди, уже очень пожилые, съезжаются туда в основном из США, но есть и канадцы. Очень милая публика, поразительно интеллигентная и живая. Все они рисовали, слушали музыку, наслаждались природой. Я, кроме того, еще и плавала в озере, собирала для зимних букетов травы красоты неописуемой, много гуляла (пока рисующие рисовали), как всегда, вспоминала прошлое. Как мы с тобой воровали альпийские цветы… как из лесу выбежал заяц… как ты меня ругал тонкой пенкой за то, что не любила гулять по лесным зарослям, которые ты любил… какие цветы ты мне покупал и дарил. Всегда. Много. О Боже, не думать, не вспоминать.

Это была дивная неделя еще и потому, что впервые в Канаде я была одна где-то, без Марины, и справилась с поездкой, автобусами, устройством, чеками и т. д. Все мои усилия с языком не прошли напрасно: я понимала все, что там говорили, понимали меня, и, главное, очень дружески приняли и столь же дружески все простились. Я немножко горжусь собою. Стоило это очень недорого и принесло мне много радости. Тем более что тихая фермерская жизнь мне очень по нраву. А какие там милые у них дети! Как приветливы, как много и охотно помогают взрослым, как органически искренно веселились в последний вечер с нами, стариками.

Теперь надо начинать сначала зимнюю жизнь: уже пришло расписание университетских курсов. Там много интересного, но можно выбрать только два курса. Этим я и занимаюсь сейчас. Опять начинаю уже по второму кругу английский: теперь чтение и письмо: произношение у меня ужасающее (никто не учил) и писать совсем не умею – здесь нужны специальные навыки.

Марина в порядке, начала сегодня все свои новые курсы. От Юры пришел привет от Марининых знакомых, видевших его в Москве. Он выглядит хорошо, весел, увлекается своим актерством, хорошо говорит по-французски, но… Андрей ужасен, не работает, Марининых подруг кроет почем зря по телефону, Юре не позволяет принимать от Марины подарков и т. д. Все это грустно, но <…> я уверена, что он вернется, когда закончит школу. Федя учится, кончил год и опять начинает свой рабочий семестр. Вот, дорогой мой, все мои новости.

Поскольку писем от тебя нет, а я постоянно думаю, что ты скрываешь от меня свое состояние, то очень волнуюсь за тебя, в особенности когда я на месте и ничто меня специально не отвлекает.

Мама, как я тебе писала, переехала к Ляле в Гусь-Хрустальный, а письма оттуда идут по три месяца, так что я теперь ни о сестре, ни о маме ничего не знаю. Жду в гости Лялю, но боюсь, что ее не выпустят, на этот раз канадцы.

Будь здоров, мой родной. Как тебе работается, о чем пишешь? Сможешь ли в сентябре читать лекции? А может быть, и не стоит, и нужно лучше сосредоточить силы на книжке?

Нежно обнимаю тебя и целую

Твоя Фрина

16 августа 1993 года

16.08.93

Милая Фрина!

Получил два твоих письма, в которых ты описываешь кусочек летнего отдыха вместе с Мариной. Как всегда, твое письмо доставило мне много радости. Пишу тебе из больницы, где меня распотрошили и отдельные кусочки развесили по стенам и потолку; так что я все время имею удовольствие наблюдать сам себя без помощи зеркала. Признаюсь, что в таком разрезе я сильно проигрываю. Наверное, так себя видит только что пойманная рыба, когда ей показывают ее же в солено-сушеном виде, но врачи уверяют меня, что в конечном итоге все части будут вновь отремонтированы и я приобрету самый банальный человеческий внешний вид. Самое смешное – то, что я все еще пытаюсь что-то выдумывать, в чем мне помогают мои милые ученицы – почерк одной из них ты сейчас наблюдаешь[552]. Врачи очень милы: уверяют, что я молодею и хорошею с каждым днем, так что скоро, может быть, приму участие в модных здесь спортивных соревнованиях.

Голова начинает работать хуже, как сказал когда-то Маяковский:

И лоб мой время с размаха крушит[553].

Прежде я буквально захлебывался новыми идеями, а теперь приходится ждать дней пять-шесть, но главная причина здесь – трудность чтения: мне самоотверженно помогают, но весь опыт жизни подготовил меня к чтению глазами. Но это не беда – будем живы – приспособимся. Теперь гораздо больше приходится рассчитывать на память, а это вещь коварная, но жизнь учит считать не то, что потеряно, а то, что осталось: пока еще тут небольшой запас сохранился.

Я очень рад, что у Марины дела, кажется, налаживаются: я всегда считал, что преподавание – ее истинная специальность.