Юрий II Всеволодович - [13]

Юрий Всеволодович ожидал, что владыка взовьется от сих дерзких и злых глаголов, а Кирилл ничего не изъявил, никаких чувств, будто не заметил неподобающего непочтения.

— Десятины эти идут на украшения церквей, на лечебницы, училища, — сказал он. — А мы приставлены в Русской земле от Бога, чтобы удерживать вас от споров и усобиц. Еще в прошлом веке свидетельствовали, что подвиги монахов сияют чудесами больше мирской власти и вельможи преклоняют головы перед ними. Сколь многие бояре являлись к подвижникам, сбрасывали к ногам их свои богатые одежды и давали обет нищеты и духовного труждания!

Тут бес сочно поцеловал пьяного в уста, и тот залаял с новой силой:

— Обличаешь, владыка, что мы обетов не даем? Да мы завтрева, может, животы положим! Не важнее ли обетов? Ты вот не снисходишь даже осерчать на меня, что, мол, возьмешь с хмельного, а сам в монастырях по ночам крадешься, слушаешь, не пиют ли по келиям монахи! Личит ли это сану твоему?

— Блаженны, воздержание от многопития имеюща, пианство отнюдь ненавидяща, ризы же смиренные любя, — кротко успел вставить владыка.

Но спорщик не унимался, даже погрозил ему пальцем:

— Помолчи! Аль мы не знаем? В Белоозере тебе тетеревину на трапезу принесли, так ты велел переметать их через тын вон! Красно ли? Возносишься над низкими, а перед князьями сам преклоняешься!

Бес сидел уже на самой жаровне и внимал, согласно кивая, глазки у него горели и проблескивали среди шерсти, а в трехпалой лапе он держал клок сивой бороды боярина и обмахивался.

Юрий Всеволодович вскочил. В голове у него помутилось. Сей час же все лица оборотились к нему с задушенным ахом удивления:

— Сам князь здеся-я!..

— Да что ты, владыка, не впечатаешь кулаком по роже этой непотребной?

Тут бес плеснул с живостью в ладоши и уронил волосы боярина на жаровню, отчего они изошли седым дымком, потом уставился одобрительно и выжидающе на Юрия Всеволодовича. Епископ тоже встал, не показывая никакой обиды:

— Если на кого хочется погневаться, то бей в уста собственные, говоря: я научу вас помалу кротость и молчание иметь.

Василько сказал с облегчением:

— Вот и устыдил ты нас, владыка. А ты, батюшка, не гневайся. Прими чашу, на-ко, и не призывай к кулакам биению.

Юрий Всеволодович взял чашу с медом из рук племянника, но не сел, продолжал стоять, и все, затихнув, ждали.

— Слушайте, бояре! Вы не столько слуги княжеские, но трудники его в общих делах. Вы можете спорить с его решениями, если он принял их один, вы можете отказывать ему в содействии, но помните и не забывайте, что перед ним вы именуетесь смердами. Но не духовенство, бояре! Ни один поп, ни один монах — не смерд перед князем. Они служат иному Наставнику. А тут, вижу, среди вас бес обретается!

При этих словах иные усмехнулись, а иные с покаянным усердием начали креститься.

Бес же ловко плюнул сивому в бороду и выметнулся наружу. Юрий Всеволодович возвратил, не пригубив, чашу племяннику.

После ухода великого князя все сидели пристыженные.

— Кабы жив был Мстислав Удатный! — после молчания со вздохом проговорил Жидислав.

— Аль он помер? — откликнулся молодой княжеский мечник.

— Ты что? Девять лет, как отошел ко Господу. Пусть поможет нам с воинством небесным. Ни на Руси, ни в иных странах не было князя храбрее его. Где ни появится, с ним — победа! За старину стоял, за предание. Когда Юрий Всеволодович со старшим братом за престол схватились, он ведь был на стороне твоего отца, Василько. Мстислав Удатный, сын Мстислава Храброго, битвами славен. У него и прозвище было: сильный сокол.

— А дядя Ярослав тоже бился против моего отца, — сожалеючи сказал Василько.

— Лучший человек был Мстислав, — опечалился сивый пьянец. — Славу отца своего наследовал по праву.

— Шуба на сыне отцовская, а ум свой, — наставительно заметил Жидислав. — Он, конечно, занял сторону Константина и способствовал ему на Липице, обычаи родовые чтил. Но ведь Всеволод Большое Гнездо сам престол меньшому Юрию отдал!

— Так дедушка сам права старшинства не соблюл! — горячо воскликнул Василько. — Сам ввергнул меч между сыновьями!

— Не так. Осердило его своевольство Константиново. Дай-де мне и Владимир, и Ростов к нему. Не по воле отцовой хотел.

— А он хотел Ростов — Юрию?

— Так и хотел. А достался, вишь, Ростов тебе. Но, Василько! Калку-то мы помним?..

— Помним, помним, — мрачно подтвердили старшие годами бояре.

— Мстислав, конечно, лучший меж князей был. Но Калка-то на нем? Иль не так, бояре?

— На нем… Калка на нем! — закивали бояре и поникли головами.

— Ты пошто идешь за мной, владыка? — не оборачиваясь, спросил Юрий Всеволодович.

— Иду сам по себе, и все, — ответил бодрый голос Кирилла.

— Ну, что там? Выкинули дурня сивого на снег?

— Не знаю. Я там после тебя не оставался. Да Бог с ним. То не он речет, а хмель медовый.

— И предерзость злая!

— Не думай про то, князь. Не гневи себя. Миролюбию предайся вполне. Пост ведь. Полезнее поругану быть, чем самому наносить оскорбления.

Некоторое время шли молча, взрывая наметенный пушистый снег.

— Владыка! — сказал наконец Юрий Всеволодович. — У тебя бывали видения?

Кирилл, как всегда, готовно улыбнулся: