Юрий Двужильный - [64]
Почти все мужчины были на войне, в колхозе работали женщины, старики, дети. Работали от зари до зари, до изнеможения, потому что хотели скорее поправить дело и помочь фронту.
И в это время из Башкирии к нам в колхоз прислали три трактора. Колесные, Харьковского завода. А за рулем были девушки, крепкие, работящие. Они приехали к нам со своими тракторами из далекой Башкирии.
…Все это вспомнилось мне в районном Доме культуры, когда я слушал взволнованное выступление секретаря райкома партии, которое теперь меньше всего было похоже на обычный в таких случаях доклад, посвященный торжественной дате. Мне потом сказали, что секретарь райкома родился и вырос в этих местах и хорошо знает все, что здесь было во время войны и в первые послевоенные годы. Видимо, и ему в этот вечер многое подсказала память сердца, которая бережно хранит все, что пришлось пережить одному человеку и целому народу.
СПУСТЯ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ…
Не плачьте,
В горле
сдержите стоны,
горькие стоны.
Памяти
павших
будьте
достойны!
Вечно
достойны!
Утро следующего дня было теплым и солнечным. В синем бездонном небе ни одного облачка. Совпало оно и с выходным днем. Так что по пути в Хорошки мы то и дело обгоняли празднично одетых людей, и все они шли и ехали в том же направлении, что и мы. Кто-то из райкомовских работников, ехавших вместе с нами, пошутил по этому поводу: «Сегодня все дороги ведут в Хорошки».
Кладбище за деревней. Зеленые ветви берез, не шелохнувшись, свисают почти до самой земли. И среди этой скорбной зелени высоко взметнулся памятник на братской могиле. Очертания памятника только угадываются — он пока закрыт белым покрывалом.
Мы сошли с автобуса и идем к братской могиле. Люди расступаются, дают нам дорогу. Они уже знают, что приехали родные и близкие погибших.
Знал я, что человеческой скорби всегда претит праздное любопытство, и поэтому меня смущало, что так много собралось людей у братской могилы. Что их привело сюда? Неужели только желание посмотреть на приехавших издалека родных и близких погибших здесь воинов?
Я взглянул на лица людей, молча уступавших нам дорогу, и все тревоги рассеялись. Меня обрадовала их теплота, сердечность и та скромная, даже немного застенчивая приветливость, с которой мои земляки встречали приезжих гостей.
Разные бывают встречи — шумные, назойливые, нарочитые, от которых на целую версту несет стремлением провести очередное оргмероприятие, и вот такие светлые, простые и сердечные, удивительно созвучные общему настроению.
Меня могут упрекнуть в излишнем пристрастии, но так уж получилось, что в результате стечения обстоятельств такие встречи я пока имел возможность видеть лишь у нас в Белоруссии. Как и во многих других районах нашей страны, здесь война прокатилась дважды — туда и обратно.
Не в этом ли причина того глубокого понимания человеческого горя и той постоянной готовности и умения просто и скромно помогать людям, когда им бывает трудно? Я где-то читал, что глубже и добрее смотрят на жизнь те глаза, которые видели много горя.
Не стало ли это умение и готовность откликаться на чужую беду своеобразной чертой национального характера народа, которую так хорошо подметили солдаты отступавших и наступавших здесь войск. Они называли жителей этого края тепло и сердечно, с присущей солдатам доброй улыбкой: братцы белорусы.
И вот сейчас они стоят по обе стороны образовавшегося в толпе прохода. Вот еще не совсем старая женщина, повязавшая голову темным платком. Она стоит задумавшись, но ее глаза смотрят приветливо и ласково. В них чувствуется какая-то грусть и тревога — может быть, женщине вспомнилась вот такая же братская могила под Москвой или Сталинградом, где похоронен муж ее. А могилы сына своего она и до сих пор не знает — мальчишкой шестнадцати лет ушел в партизаны и погиб где-то в Усакинских лесах со своим отрядом в февральскую блокировку 1943 года…
Я пытаюсь представить себе, о чем думают вот эти еще крепкие старики, стоящие чуть поодаль. На своем веку повидали они немало — воевали еще в ту германскую где-нибудь под Перемышлем, а после революции у Семена Михайловича в Первой Конной. В полной мере хлебнули горестей и этой войны, кто на фронте, кто в партизанах.
Вернувшись домой, а их было мало, кому довелось вернуться с войны, стали строиться заново на недавних пожарищах, работали в колхозе, стараясь как-то наладить трудную послевоенную жизнь.
А время не ждало. Вот еще двадцать лет отмерено жизнью, поседели за эти годы, но не согнулись упрямые старики, перед которыми, казалось, и горе и годы бессильны.
Открытие памятника на братской могиле в деревне Хорошки, Чаусского района, Могилевской области.
Кто знает, о чем думают сейчас эти люди, немало повидавшие на своем веку, что стоят молча вдоль длинного прохода, образовавшегося в толпе, заполнившей все пространство от деревни до братской могилы.
И только на смышленых мордашках деревенских мальчишек, в их широко раскрытых глазах можно было заметить детское, ничем не затуманенное любопытство. Мне почему-то захотелось назвать его голубоглазым…
Книга известного советского поэта, переводчика, художника, литературного и художественного критика Максимилиана Волошина (1877 – 1932) включает автобиографическую прозу, очерки о современниках и воспоминания.Значительная часть материалов публикуется впервые.В комментарии откорректированы легенды и домыслы, окружающие и по сей день личность Волошина.Издание иллюстрировано редкими фотографиями.
Михаил Александрович Бакунин — одна из самых сложных и противоречивых фигур русского и европейского революционного движения…В книге представлены иллюстрации.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.