Юрбен Грандье - [18]

Хотя обман был очевиден, архиепископ решил, что с мерзкими интриганами покончено раз и навсегда, однако Грандье, знавший своих врагов гораздо лучше, явился к нему 27 декабря и бросился в ноги, умоляя принять от него прошение, в котором объяснял, что недруги, однажды уже пытавшиеся оклеветать его, чему помешал справедливый суд архиепископа, три месяца снова твердят повсюду, что он, Грандье, наслал злых духов на луденских урсулинок, хотя он с ними ни разу даже не разговаривал, а уход за ними и изгнание из них бесов поручены его явным врагам Жану Миньону и Пьеру Барре. Кроме того, писал в своей жалобе Грандье, в своих протоколах, которые противоречат документам, составленным бальи и гражданским судьей, они хвалятся тем, что якобы неоднократно изгоняли из монахинь бесов, но те, по словам клеветников, всякий раз возвращались назад с помощью договора, заключенного между ними и им, Грандье. Все заявления и протоколы Барре и Миньона имеют целью нанести урон его чести и вызвать в народе возмущение против своего пастыря. Бесспорно, появление почтенного прелата обратило этих демонов во плоти в бегство, однако не исключено, что, когда он уедет, они снова возьмутся за прежнее, и если архиепископ лишит теперь своего благорасположения того, кто обращается к нему с данной жалобой, он, Грандье, будет опорочен лукавством своих многочисленных и заклятых врагов. Поэтому он просит, чтобы архиепископ, рассмотрев все его доводы, благоволил запретить впредь Барре, Миньону и приспешникам их, как светским, так и духовным, в случае нового вселения бесов в монахинь ухаживать и пользовать лжеодержимых, а также заменить их другими лицами из среды духовенства и мирян по своему усмотрению, дабы те, если возникнет такая необходимость, следили за питанием и лечением одержимых в присутствии судейских чиновников.

Архиепископ Бордосский принял жалобу Юрбена Грандье и сделал внизу следующую приписку:

«По рассмотрении настоящего прошения нами и нашим прокурором, отправляем просителя к прокурору в Пуатье для удовлетворения его просьбы, а также приказываем г-ну Барре и отцу иезуиту Эске, живущим в Пуатье, равно как отцу ораторианцу[25] Го, живущему в Туре, в случае необходимости экзорцизма поступать согласно нижеследующему распоряжению:

прочим лицам вмешиваться в упомянутый процесс изгнания бесов запрещаю, под страхом наказания».

Как мы видим, его высокопреосвященство архиепископ Бордосский в своем просвещенном и благородном решении предусмотрел любые случайности, и когда этот приказ был доведен до сведения священников в монастыре, одержимость с монахинь как рукой сняло, а всяческие слухи на сей счет прекратились. Барре вернулся в Шинон, представители епископа Пуатье тоже отправились по домам, а монахини, излеченные на сей раз основательно, утихомирились и замолчали. Архиепископ снова предложил Грандье сменить место службы, но тот ответил, что, даже если ему предложат епископство, он не оставит свою должность простого луденского кюре.

Для монахинь же дело завершилось как нельзя более неудачно: вместо того чтобы стяжать всеобщее уважение и материальную поддержку, как обещал Миньон, они навлекли на себя позор и еще большее безденежье, так как родители стали забирать дочерей из монастыря, а теряя пансионерок, он терял и последние средства к существованию. Такое отношение горожан к урсулинкам повергло их в отчаяние; известно, что у них начались бесчисленные ссоры с исповедником, которого они упрекали в том, что вместо обещанных духовных и материальных благ они за совершенный ими грех получили в награду лишь нищету и бесчестье. Сам же Миньон, несмотря на снедавшую его злобу, не мог ничего предпринять и, отнюдь не отказавшись от планов мести — он был из тех, кто никогда не теряет надежды, — по необходимости держался в тени и делал вид, что смирился, хотя на самом деле постоянно следил за Грандье, чтобы при первом же удобном случае схватить выскользнувшую из когтей добычу; такой случай, к несчастью для Юрбена, не замедлил представиться.

Это произошло в 1633 году, то есть в период наивысшего могущества Ришелье: кардинал-герцог, занимаясь своей разрушительной работой, принялся сносить замки, когда не мог рубить головы. В этом он руководствовался словами Джона Нокса[26]: «Разорим гнезда, а вороны сами разлетятся». Одним из таких каменных гнезд оказалась луденская цитадель, и Ришелье дал приказ ее разрушить.

Приехавший в Луден с этой миссией человек был из тех людей, каких за сто пятьдесят лет до этого Людовик XI подбирал для того, чтобы уничтожить феодализм, а через сто пятьдесят лет после этого Робеспьер — чтобы уничтожить аристократию[27]; каждый дровосек нуждается в топоре, а жнец в серпе, поэтому мозгом дела был Ришелье, а Лобардемон — орудием.

Однако, будучи орудием, наделенным умом, Лобардемон понимал, какие страсти движут его хозяином, и удивительно умел к ним приспосабливаться: какова бы ни была очередная страсть Ришелье — неистовая и пылкая или тайная и глухая, Лобардемон был готов разить железом или травить клеветой в зависимости от того, что следовало принести в жертву — кровь либо честь.