Юность в кандалах - [96]

Было выявление и в СДП. Однажды нас построили во дворе, туда зашёл здоровый мордатый активист с косяком на руке, на котором было написано «председатель СДП колонии». Этого козла я помнил, он был один из тех, кто ломал этап в бане. Один из самых здоровых. Поэтому я не удивился, что он оказался главным председателем секции дисциплины и порядка. Он окинул строй взглядом, и молча указал пальцем на несколько человек. Бугры их вывели со строя, и он увёл их. Выбирал он не по телосложению: брал и рослых, и мелких, шустрых. Говорили, что отказаться от работы в СДП нельзя. Кто отказывался, тех Шалай (погоняло председателя, от фамилии Шалаев) заводил в штаб СДП, и там забивал вплоть до того, что мог опустить. Поэтому таких не было. Когда он выбирал из нашего строя потенциальных козлов, я молился, чтобы это оказался не я. В СДП мне не хотелось, по головам ходить я не собирался, стучать на арестантов тоже. Меня, к счастью, данная участь миновала, видимо, я был так сильно избит, так как на меня что в малом, что в большом карантине, обращали больше всего внимания, что он не увидел во мне сучий потенциал.

Но, с другой стороны, те, кто попадают на выявление, быстрее всего поднимаются в зону. И как же я был рад, когда на седьмой или восьмой день пребывания в шестом отряде, вечером нас построили в локалке и среди фамилий, которых называл мусор, на перевод, оказалась и моя. Самый ад был на карантине. А в зоне-то как-нибудь выкрутимся.

Пятый отряд

Когда поднимали[274] с карантина, на улице уже стемнело. Меня перевели в пятый отряд, который считался рабочим. В нём жили рабочие промки[275] и огородники.

В локалке меня встретил председатель СДП отряда, смуглый крепкий чернобровый и обритый наголо парень по погонялу Цыган. Он повёл меня на экскурсию по бараку, показывая, где что находиться.

— Вот здесь п*дорский умывальник, здесь п*дорский дальняк, их не трогай. Всеми остальными можешь пользоваться, они людские. Здесь комната КВР, здесь пищёвка, — показывал он отряд.

Сдав сидр с вещами в каптёрку и положив матрац на пальму, куда указал Цыган, меня вызвали к завхозу.

Завхоз сидел за столом в тускло освещённой каптёрке. Это был взрослый, лет сорока, чеченец по имени Умар, срок у него был пятнадцать лет, который заканчивался в следующем[276] году. Где-то половину срока он провёл на тюремном режиме в крытке, после чего по приговору досиживал в колонии общего режима. Когда меня завели внутрь, он жестом показал бугру выйти.

— Проблем от тебя не будет? — спросил он у меня.

— Нет, не будет, — обратно в шестой отряд я однозначно не хотел.

— Ты из Москвы? — видимо он про меня уже многое знал.

— Да, из Москвы.

— Родные есть?

— Есть.

— Загнать сможешь стройматериалы, краску, на ремонт барака? — спросил он у меня. — Есть возможность?

— Нет, нету. Они у меня старенькие, на передачки еле хватает денег, даже ездить навряд ли сюда будут, — по большей части это была правда, лишних денег у родителей точно не было, но даже если бы были, мне не хотелось просить у них средства для материальной помощи колонии.

— Ладно иди, — я был удивлён, что этим всё ограничилось, но вопросов задавать не стал и вышел из каптёрки.

Про денежные вымогательства в колонии я слышал. Говорили, что с каждого арестанта завхозы вымогают деньги на благоустройства отряда. Выбивали деньги редко, хотя бывало и такое. Чаще создавали зеку с помощью отрядных активистов такие условия, что он сам начинал платить. Так же можно было договориться, ежемесячно выплачивать мусорам или активу определённую сумму и жить в отряде автономно, не подвергаясь какому-либо прессу со стороны актива. Как это делалось точно, я не знал, да и денег таких у меня не было: суммы там были немаленькие. Вот, что знакомый Фила, тот самый качок с ПФРСИ, подразумевал под «вертеться». Он то явно хотел забашлять красным на лапу. Мне такое было не по нраву. Нужно вертеться самому, оставшись при этом личностью, не покупая себе свободу, а вырывая её из чужих лап.

Первый делом в отряде я прильнул к раковине и начал пить воду. Минут, наверное, пять, не мог оторваться от крана, пытаясь напиться холодной водой. Заболеть я не боялся, на карантине, несмотря на постоянное нахождение на морозе и регулярные избиения, я выздоровел, хоть и приехал с температурой тридцать девять.

— Что, только что с карантина? — спросил у меня один из местных зеков, зашедший в умывальник.

— Да, — кивнул я.

— Смотри, так много воды за раз нельзя, плохо будет. Организм отвык! — сказал он и вышел.

Потом, пока было время, я сел писать письма. Написал родителям, предупредив, что я здесь, написал Вике. Её адрес и малявы я сумел провезти с остальными письмами через карантин. Письма шмонали, но не так тщательно, тем более у меня за почти что два года, скопилось много весточек от родных.

В колонии были развиты самодеятельные организации осужденных. Каждый, кто поднялся в зону, по документам числился в какой-либо секции. Среди них были:

Уже знакомая мне СДП — секция дисциплины и порядка.

Самая бл*дская секция в зоне. Это единственная секция, членов которой на лагере называли козлами. Все члены СДП были действующими активистами, а не фиктивной массовкой, как в других секциях. Рядовые члены СДП не обязательно отличались спортивным телосложением. Были среди них и малорослые, но шустрые зеки. Они в основном ходили по отрядам и секторам колонии и вынюхивали всяческие нарушения режима содержания, отмечая это в докладных. Докладные затем отправлялись в оперчасть, и нарушивший ПВР арестант, мог отправиться в ШИЗО либо режимку для профилактических п*здюлей. Писали козлы докладные на любую мелочь — вышел в тапках в локалку, не застёгнутая верхняя пуговица на лепне, закрыл глаза на лекции в клубе — вся информация окажется у кума на столе. Козлов все ненавидели и презирали. Козлы покрепче сидели на постах, контролируя пропускной режим в колонии. Так просто выйти из локалки нельзя было даже бугру — необходимо выписать пропуск. Свои пропуска имели только члены СКК