Юность в кандалах - [98]

Шрифт
Интервал

— «немках» и брюках. В пятом отряде в подобных шмотках гоняли только активисты, и пара зеков, которые постоянно сидели в комнате КВР с активистами. Обычные мужики, трудящиеся на промке и огороде, в основном были в стандартной робе. В отряде встретил я и дагестанцев, которых мельком видел на ПФРСИ, когда меня по второму кругу повезли в Можайск за медицинской картой. Даги меня узнали и поздоровались, работали они на огороде.

Исправительная колония номер тринадцать делилась на сектора. Было три зоны: жилая, промышленная и административная. На промзоне располагались производственные цеха и огород. В жилой зоне, помимо бараков, карантина и СУСа, был уже упомянутый клуб; рабочий сектор в жилзоне, в который входила ширпотребка, швейка и художка; баня с парикмахерской; учебное здание, в котором было ПТУ, библиотека и школа; церковь; штаб старшего нарядчика; штаб СДП и СПБ. В административной зоне располагался штаб и здание, в котором находилось ШИЗО и ПКТ.

Пятый отряд считался рабочим, располагался по соседству с третьим, инвалидным, отрядом. В девятом отряде жили ВИЧевые, одиннадцатым отрядом считался СУС — два отряда, где ещё было более-менее нормальное положение. В первом отряде жили трудяги с рабочего сектора в жилзоне, в четвёртом клубники[281] и некоторые колонические[282] активисты. Седьмой отряд считался козлиным, там жили члены СДП — их не расселяли по другим отрядам, чтобы они могли в полной мере выполнять свою сучью работу, не боясь расправы от других арестантов. Ну а про шестой отряд Вы уже знаете — это пыточный отряд и большой карантин.

В зоне работала балльная система. Отряд, лучше всех выполнивший норму по производству, не допустивший каких-либо нарушений, вовремя меняющий наглядную агитацию и не имеющий претензий со стороны СДП и администрации по итогам месяца и квартала, выходил на первое место и получал некоторые послабления. Можно было в выходные ложиться на час позже отбоя, выдавали игровую приставку, разрешались дополнительные просмотры развлекательных передач по телевизору. Поэтому активисты почти каждого отряда рвали жопу, чтобы оказаться первыми.

Наглядная агитация в отряде процветала. На продоле на стенках висели стенгазеты, карикатуры, мотивирующие плакаты. Отвечал за это председатель СД отряда, который как занимался этим сам, так и напрягал писаря и других творческих личностей, если такие вдруг находились в отряде.

Целый день на входе в отряд сидел дежурный дневальный, с красной повязкой «Дежурный» на рукаве, которые мы одевали в малом карантине. Он должен был зачитывать доклад вошедшим сотрудникам и следить за чистотой в умывальне[283] и дальняке. Дежурили все по графику, кроме активистов на должностях.

В комнате КВР отряда постоянно тёрся какой-либо мелкий и шустрый зек, поглядывая в окна. Завидя, что в отряд идёт кто-то посторонний, будь то член СДП, сотрудник или какой-нибудь другой активист, он бежал к отрядным активистам или завхозу и предупреждал об этом. Это называлось «стоять на глазах». Напоминало шнифтовых в тюрьме. Хоть зона и красная, но даже активисты между собой не особо ладили, и хоть общались, но не доверяли друг другу. А козлам не доверял вообще никто, они строчили докладные на всех подряд. Принцип «разделяй и властвуй» был реализован тут в полной мере.

Были в отряде «полосники». Хоть я и имел две полосы, которые я сам лично видел на своём деле, но бирка у меня оставалась чёрной. Видимо, наш этап был настолько большим, что особо не уделяли внимание нашим делам. У полосников же были бирки разного цвета:

Красный — склонен к побегу, их водили каждый час бугры отмечаться в штаб.

Такие были в каждом отряде, и полосы получили в основном благодаря неосторожным фразам, которые стали достоянием оперативного отдела. Красную бирку можно было получить даже за невинную шутку.

Белый — склонен к суициду.

Попадали туда те, кто имел рубцы на руках. У меня был небольшой шрам, похожий на порез на руке, но он был не от того, что я вскрывался, а то ли от кошки, ещё с воли, то ли от глума на малолетке. Я уже не помню. Долго же меня били козлы на малом карантине по приезду, спрашивая вскрывался ли я, хотя там было видно, что шрам явно не от того, что я вскрывал вены. Но в итоге оставили в покое с этим вопросом.

Жёлтый — склонен к насилию и нападению на сотрудников.

Таких почти не было. Я мог получить жёлтую бирку из-за полос в деле, но меня это миновало.

Ещё вроде как была голубая бирка, которая означала активного гомосексуалиста, но таких бирок на осужденных я не встречал.

В баню по распорядку водили раз в неделю, там же можно было постирать вещи. До подъёма в зону, я успел сходить в баню на карантине, но там было всё довольно сумбурно. Активисты пошли мыться под душевые лейки, которые были размещены отдельно, а остальные зеки мылись, набирая горячей воды в таз с множества кранов и обливаясь ей. В этих же тазах и стирали вещи. В этом отряде поход в баню не сильно отличался, разве что можно было не бояться, что тебя ни за что изобьют. Тут актив и их приближенные заняли немногочисленные лейки, а все остальные плескались тазиками.


Рекомендуем почитать
Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Нездешний вечер

Проза поэта о поэтах... Двойная субъективность, дающая тем не менее максимальное приближение к истинному положению вещей.


Оноре Габриэль Мирабо. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Иоанн Грозный. Его жизнь и государственная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Тиберий и Гай Гракхи. Их жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.