Юность в кандалах - [94]

В первую же ночь, я отправился в туалет, дабы сходить по большому. На продоле меня остановил ночной.

— Ты стукач говорят? — сказал он мне.

— Нет, — опять берут на понт, меня это уже достало.

— Выходит, Валера п*здит? — ухмыльнулся ночной.

Двоякая ситуация, и видимо какой-то подвох. Сказать, что Валера п*здит, наверняка тогда меня ожидает встреча с Дёмой, Валерой и остальными, которые иногда заглядывали в шестой отряд. А сказать, что не врёт, значит обозначить себя стукачом, а сделать из меня его им не удалось.

— Я не знаю, что он говорил, может ты его не так понял, или перепутал меня, но я не стукач, — попытался съехать я.

— Я тебе задал вопрос конкретный, отвечай да или нет. П*здит Валера или нет? — ночной переменился в лице, теперь он представлял явную угрозу. Тем более ночной здесь, в отличии от малого карантина, был довольно крупный.

— Да, п*здит! — пусть будет, что будет. Тем более я очень хотел в туалет, а повторить участь некоторых моих обосравшихся соэтапников, не хотелось.

К моему удивлению, ночной кивнул и пошёл дальше. Я успешно сходил на дальняк, а весь следующий день ожидал какого-то дополнительного разговора на эту тему, но его не было.

На второй день пребывания в большом карантине нас, поднявшихся с малого, построили на продоле барака и начали заводить по одному в дальний конец отряда, откуда затем раздавались крики. Было понятно, что бьют, но непонятно, за что.

Дошла очередь и до меня. Пройдя туда, я увидел Семёна и Магадана. Магадан сидел на стуле.

— На корточки упал! — показал он перед собой.

— Какая статья? — спросил Семён.

— 162 часть вторая, — озвучил я.

— Что, телефон отжал? — ударил меня Семён.

— Нет, я ничего не отжимал, — ответил я.

— Давай короче, пиши явку с повинной, где в Москве совершал ещё подобные эпизоды, у кого отжимал телефоны, всё подробно рассказывай. Тогда уйдёшь целым к отряду. — сказал, наклонившись ко мне, Магадан. — А не будет хоть одной явки, будет тебе плохо.

— Я ничего ни у кого не отжимал, и подобным не занимался, — сказал я. То, что сижу по скин-теме, они явно не знали, и знать им не надо было, тогда ещё более усерднее начали бы выбивать какие-либо эпизоды, а мне хватило этого на Петрах.

После моего ответа, меня начали забивать ногами. Били долго, но потом обмолвившись: «Хер с ним, он всё равно с Москвы», отпустили. А вот с местных выбивали явки регулярно и долго. Бывало, когда отряд стоял в локалке, из строя вызывали кого-то из местных.

— На явки, — раздавался шёпот в строю.

Местный потом выходил избитый, либо не выходил вообще, если был не в состоянии. Кто-то выходил быстро и вполне целый, было ясно, что явку он написал. Говорят, что практикуется такое ещё в СИЗО-1 города Саратова, поэтому многим из них не привыкать.

Опущенных в шестом отряде было немало, и здесь у них был отдельный унитаз, отдельная раковина и отдельный проходняк в спалке: всё как полагается, активистам, видимо, самим не в кайф полоскаться с опущенными.

Издевательства над человеческой личностью в шестом отряде продолжались. Активисты постоянно называли нас собаками, животными, могли ходить перед строем и называть всех п*дорами. Били тоже постоянно, но, так как народу в отряде больше, то в общем проценте, по сравнению с малым карантином, где были сосредоточенны только на нас, казалось, что бьют меньше.

Помимо столовой, стали ежедневно водить в клуб. В клубе был большой актовый зал, в котором собирались все отряды, кроме СУСа и девятого ВИЧевого отряда. Ежедневно там проводились лекции, которые читали дежурные сотрудники на небольшой трибуне для выступлений, по выходным проводились театральные представления и музыкальные выступления. В шесть утра, как и другие отряды, стали выводить на плац на зарядку. Если кто филонил, того потом жестоко избивали внутри локалки, а порой и прямо на плацу.

Перед любым выводом отряда на плац, нас строили в локалке. Затем, по сигналу активистов, каждый ряд по очереди бегом выбегал из двери локалки, которую дистанционно открывал козёл с поста СДП напротив отряда, и выстраивались на плацу. Бл*дям не нравилось время, в которое мы укладывались, и они часто заставляли повторять эту процедуру по пять-шесть раз. А порой и ради профилактики.

Регулярно выстраивали весь отряд в локалке и заставляли синхронно кричать: «Здравствуйте, гражданин начальник!». Кричать нужно было со всей глотки. Часто, мы слышали аналогичные крики с ИК-2 строгого режима, которая, как говорили, находилась через дорогу от нашей колонии.

Постоянно, как и в малом карантине, заставляли маршировать на месте в локалке. Ещё была популярна команда «бег на месте».

Когда я поднялся в большой карантин, у меня сильно загнили руки. Пальцы на руках и ногах я отморозил так, что с больших пальцев слезли ногти. В шестом отряде, так же, как и в малом карантине, меня гоняли на плац, убирать снег. Из-за того, что загнили руки, я не мог нормально держать в руках лопату, за что меня регулярно били. Но потом, увидев, что руки гниют так, что работать ими нереально, стали оставлять в отряде на уборку, отправляя протирать пыль в спалке. Тавтология, но протирать в карантине пыль — самая «непыльная» работа. Стоишь спокойно, вытираешь пыль со шконок. Мне везло — из-за гниющих рук мне дали тряпку. Других заставляли вытирать собственными руками.