Юность в кандалах - [83]

Я развёл руками. Хотелось послать его, внутри нарастал гнев, но я понимал, где нахожусь, и какие могут быть последствия. Избиениями всё могло не ограничится, я был наслышан, что в таких лагерях могли и обоссать, и х*й к жопе подвести.

Меня увели из кабинета.

На следующий день меня, Фила, Гию, Хохла и множество других арестантов с нашей камеры, заказали на этап. По закону, с такой температурой, как у меня, на этап везти нельзя, но я уже понял, что на законы в этой области всем плевать.

Внутри нарастала тревога.

— На какую зону едем, старшой? — спросил кто-то у вертухая.

— На ИК-13.

ИК тринадцать. «Самая красная зона общего режима в России, со всей России везут ломать туда,» — слышались у меня в голове слова особика с Кирова. Я не был удивлён. Но осознание упало тяжким грузом. Пресс-хаты и пытки на петрах были только цветочками. Настоящий срок начинается сейчас.

Добро пожаловать в Энгельс!

Этап собрался удивительно большой. Обычно едут 10–15 человек, а нас было в два-три раза больше, арестантами полностью забили два автозека.

Конвой был спокойный, не грубил и никого не бил. Но несколько грузин с нашего отсека начали дерзить и оскорблять конвоиров. Не знаю зачем, ведь мусора повод не давали, видимо на нервяке, настроившись на то, что их везут ломать.

— Вы псы еб*ные! — говорил один сидевшему напротив локалки менту. — Еб*л я вас, и ваши лагеря красные.

— Пид*расы дырявые! Легавые, сука! — орал другой, и плюнул в конвой. — Еб*л калитку, где ваша семья ходит!

Понятное дело, что ехали все взвинченные, но мне такое отношение к конвою не понравилось. Конвой-то явно не лагерный, их дело маленькое, забрать нас и отвезти. К пыткам они отношения не имеют. Как ни странно, конвой мне в Саратове попадался только дружелюбный и культурный, если сравнивать с московскими и можайскими конвоирами, то вообще небо и земля. Видать, они сами понимают, как нам плохо на лагерях в Поволжье.

Даже в ответ на выпады грузинов, конвоиры не проявляли агрессию, лишь один ухмыльнулся и сказал: «Посмотрел бы я, как в лагере ты запоёшь!».

Ехали недолго. На ПФРСИ говорили, что Саратов и Энгельс, где находиться ИК-13, разделяет длинный мост, саратовская достопримечательность. А сам Энгельс город небольшой. Через дорогу от колонии общего режима стоит ИК-2, колония строгого режима. На строгом, говорили, попроще, полегче, хоть и краснота. Хуже всего на общем и особом.

Когда автозек остановился, я ожидал, что начнут встречать прямо с ЗИЛа, как на Можайске, но нет, все выходили спокойно, криков не было слышно.

Вышел и я, спрыгнув с подножки грузовика на убранный чистенький плац. Оглянувшись, я понял, насколько тут всё плохо. Был уже февраль, по бокам тротуара, где, видимо, был газон, лежали целые кучи снега. Но сам плац был вычищен, ни снежинки. Кто-то на пересылке говорил, что в Саратове снег шапками ловят, чтобы на плац упасть не успел. Видимо, это была не совсем шутка. Бордюры отремонтированы, краске явно не более года, всюду стенды с наглядной агитацией. Справа от плаца, где мы стояли, виднелась белая церковь с синими куполами, позади неё двухэтажное здание с решётками на окнах, скорее всего, ШИЗО и ПКТ. Вроде бы всё спокойно да гладко, но атмосфера удручала. Даже грузины умолкли.

На плацу были мы одни, нас стояло человек пятнадцать. Партию арестантов с другого автозека, где был и Гия, видимо, уже увели. Из нашего строя я знал только Фила и косвенно Хохла, докапывающегося до солдата в Столыпине.

Перед нами стоял офицер и двое сотрудников. Нас построили в линию и провели перекличку.

— Граждане осужденные! — начал речь офицер. — Вы пожаловали в исправительную колонию общего режима номер тринадцать. Колония у нас хорошая, образцово-показательная по всей Саратовской области, да что там области, по всей России! Надеюсь, вам у нас понравится. Добро пожаловать в Энгельс!

После этой искренней, добродушной, но, зная о том, куда нас привезли, саркастической речи, офицер удалился, а сотрудник, махнув рукой, приказал следовать за ним. Если говорят, что колония образцово-показательная, значит в ней всё очень плохо. Под этой характеристикой чаще всего значится пыточная, «экспериментальная» зона, где человека любыми способами превращают в скот, движимый инстинктами, ломая любую волю к собственному мнению. Говорят, что первые такие лагеря появились во времена ГУЛАГа, но они были единичны и даже там не было всё так плохо, как в возрождённых после правления Ельцина красных лагерях. Чекистская власть создала новый вид экспериментальных колоний, по сравнению с которыми даже Гуантанамо[256] отдыхает.

Мы шли по убранному плацу, проходя бараки и здания, огороженные локалками. На плацу не было ни души, кроме нас и вертухая. В локальных участках отрядов других зеков не было видно. Никто не стоял, не курил, не смотрел с любопытством на новоприбывший этап. «Мрак,» — думал я. Вдоль плаца время от времени попадались будки с окнами, на которых было написано три буквы: СДП. О таких постах я слышал на пересылке, в них сидят козлы.

Наконец, мы приблизились к большому зданию, перед которым стояла куча народу, как в форме сотрудников, так и в арестантских телогрейках. По наглым, ухмылявшимся рожам зеков было ясно, что это бл*ди, принимающие этапы. Все они были крупного, спортивного телосложения, большинство высокого роста, некоторые мордатые и весом явно более центнера. На левом рукаве телогрейки у каждого была пришита длинная прямоугольная бирка, судя по всему, «косяк» активиста. Бирки были небольшие, с указательный палец и длиной и толщиной: надпись на них издалека не разглядеть. Бл*дей стояло человек десять, кто-то упирал руки в бока, кто-то переговаривался и посмеивался. Сотрудников было немного: человек пять, двое явно какие-то шишки. Может, и Хозяин