Юность в кандалах - [53]

Шрифт
Интервал

Доктор всё шутил: «В Саратов поедешь, в Саратов.». Ему было весело, а мне вот не очень. В Саратовской области были одни из самых красных лагерей в России. Я надеялся попасть в Брянск или Смоленск, там было чёрное положение. Сам Доктор мечтал о Брянске и думал «заказать» себе «командировку» за деньги. Проплатить можно было, но всегда был риск того, что деньги заберут, а отправят в другое место. Но у меня не было ни денег, ни желания играть с судьбой. Куда отправят, туда и отправят. Наконец пришёл долгожданный день и меня заказали со всеми вещами. Пора!

Нежданчик

Покинув централ, ехал в автозеке и гадал в какую область меня этапируют. Больше всего надеялся, что попаду на черный лагерь. Может и правда, после всего, что прошёл, мне повезёт и красной зоны я избегу? Автозек был подозрительно пустой. Вместе со мной из Капотни выехало лишь пару человек, но они были не осужденные, их везли на больничку в Матросске. После их высадки, в автозеке остался я один. Мусора на вопросы не отвечали, и поняв, что конечную остановку у них не выпытать, мне осталось только ждать.

Наконец, автозек затормозил. Раздался звук открывающихся ворот. Я понял, что меня привезли в какую-то тюрьму. Немного странно, но я не был удивлён, допуская, что перед этапом могут перевезти на другой централ транзитом: такое бывает, когда этапников немного. Ладно, осмотримся.

Выйдя из автозека, увидел знакомый двор. Так это же пятый централ! «Точно, — подумал я. — Через него часто едут транзитом!».

Проведя по знакомому коридору старого корпуса меня завели на сборку. Там сидело двое малолеток.

— Привет, шпана! Откуда? — поздоровался я.

Малолеткам оказалось по шестнадцать-семнадцать лет, это были подельники, которые ездили к следаку. Я их не знал, они всего пару месяцев как с воли. Я смотрел на них свысока, конечно, ведь малолетка уже была за спиной, взросляк как никак. Рассказал им про то, что тоже не так давно сидел здесь, описал как круто сидеть на взросле.

Открылась дверь, и старшой вывел всех на продол. Видимо решил за один заход всех отвести. Ну ладно. Поднявшись на второй этаж, я повернул в сторону продола, где располагались камеры старого корпуса.

— Эй, ты куда? — спросил вертухай. — Не туда идёшь.

— Эй — зовут бл*дей, — проворчал я.

Старшой открыл локалку кишки и повёл нас в неё. Я недоумевал. Меня что, на спецы ведут? На спецах сидели либо вор со своей свитой, либо политические. Ни к тем, ни к другим я не относился.

Малолетки недоумённо переглядывались между собой.

— Старшой куда ведёшь-то? — сказал я, когда нас завели на новый корпус, где была малолетка. — Мне вообще-то на взросляк.

— На какой еще тебе взросляк? — ответил вертухай. — Не дорос ещё!

Малолетки загоготали.

— На*бал нас что ли?! — спросил один. — Взросляк он, видите ли.

— Слышь, ты сейчас каждое слово пояснять будешь, а не вывезешь — получу с тебя так, что будешь жить кем стал! — подорвался я на него, он отпрянул.

— Успокоились! — вертухай встал между мной и малолетками.

Мы поднялись на третий этаж корпуса, где находились шестёрки. Остановились перед камерой 609. «Мда, к Левану ведут» — понял я. Дверь камеры открылась, вертухай назвал мою фамилию, и я зашёл в камеру, готовясь снова биться в пресс-хате. Тормоза закрылись за спиной.

Транзит

Левана в камере не было. За дубком сидели незнакомые малолетки и смотрели на меня. На пресс-хату похоже не было, все они были меньше меня по габаритам. «Да, — подумал я, — три месяца прошло, а контингент уже поменялся.»

— Кто будешь? — спросил, сидящий на козлах, как принято на малолетке на корточках, выбритый наголо подросток. Смотрящий за хатой, судя по всему.

Я представился, рассказал, что сидел раньше в соседней хате, но уже три месяца как отсидел на взросле и не понимаю, почему снова оказался тут. Паренёк оказался не смотрящим, а хата теперь стала транзитной. Смотрящего в ней не было, так как надолго здесь никто не оседал, то приедут, то уедут. За малолеткой смотрел уже не Леван, а Кирилл, тот самый, который крутил роман с лепилой.

По малолеткам было видно, что они мне особо не верят, но тут и я бы удивился. Какого хрена, извиняюсь, взросляка сажают к несовершеннолетним. Такого не было с советских времён, когда к малолеткам подсаживали взрослых зеков от администрации, так называемых «паханов». Паханы были красные и навязывали малолеткам режим.

— Давай, садись, пиши курсовую о том, что я заехал, — сказал я, сразу перехватив власть в хате в свои руки. Пока надиктовывал дорожнику текст, раздался цинк в стенку, и соседняя камера 608 подтянула нашего шнифтового на отдушину. Оттуда я услышал знакомый голос.

— А ну слезь, — я рукой подтолкнул шнифтового, тот недоумённо слез с «клюва». Клювом назывался выступ в двери камеры, в котором находились шнифты и кормяк. Такой клюв я наблюдал только на дверях нового корпуса пятого централа, но зато там не было перед тормозами «локалки» как на Капотне. На клюв обычно залезали, чтобы пообщаться через отдушину с соседней хатой. Ещё можно было «заморозить тормоза», когда менты ночью врывались в камеру со шмоном, а дорога не была убрана. Для этого несколько малолеток упирались в клюв, подпирая его так, что менты не могли повернуть ключи в замке, и за это время дорожник должен был спрятать дорогу и все запреты.


Рекомендуем почитать
Аввакум Петрович (Биографическая заметка)

Встречи с произведениями подлинного искусства никогда не бывают скоропроходящими: все, что написано настоящим художником, приковывает наше воображение, мы удивляемся широте познаний писателя, глубине его понимания жизни.П. И. Мельников-Печерский принадлежит к числу таких писателей. В главных его произведениях господствует своеобразный тон простодушной непосредственности, заставляющий читателя самого догадываться о том, что же он хотел сказать, заставляющий думать и переживать.Мельников П. И. (Андрей Печерский)Полное собранiе сочинений.


Путник по вселенным

 Книга известного советского поэта, переводчика, художника, литературного и художественного критика Максимилиана Волошина (1877 – 1932) включает автобиографическую прозу, очерки о современниках и воспоминания.Значительная часть материалов публикуется впервые.В комментарии откорректированы легенды и домыслы, окружающие и по сей день личность Волошина.Издание иллюстрировано редкими фотографиями.


Бакунин

Михаил Александрович Бакунин — одна из самых сложных и противоречивых фигур русского и европейского революционного движения…В книге представлены иллюстрации.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.