Юность в кандалах - [51]

Шрифт
Интервал

, перед ней трава. Куда-то туда труба и улетела.

— Ну всё, п*здец! — говорю я, протягивая Нокию 6230 Доктору и усаживаясь на шконке.

— Что п*здец то? — спрашивает он, — А где общаковый телефон, зачем мне Нокия?

Я рассказал ему ситуацию. Понятное дело, что виноват был я, косяк мой, и нужно было отдавать бабки. Телефон был простенький, хорошо хоть не Нокия улетела. Но он был общаковый и восстановить его надо было. Родителям я звонить не стал, у них и так денег не было особо, стал звонить по старым друзьям, с которыми и не общался, так как они мне не писали. Понятное дело из тех, до кого дозвонился, бабки никто давать не хотел, хотя сумма была маленькая — около тысячи рублей. Доктор посмотрел, посмотрел, на мои безуспешные попытки вымутить деньги, и махнул рукой. Повезло со смотрящим, в другой хате я попал бы конкретно. Но больше я за запретом отказался лазить. Сами пусть теперь прячут.

Каркаде и самогон

Так как в нашей хате «разгонялись» в основном отравой, то я решил по старинке сделать бражку. Готовить брагу научился ещё на малолетке, но попить её там удалось только один раз — мусора часто проводили шмоны, и брага чаще всего отлетала. На взросле, где шмон скорее был редкостью, чем повседневным занятием сотрудников ГУФСИНа, я спокойно приступил к изготовлению опьяняющего напитка. Подождал, пока пайковый хлеб покроется плесенью, затем с помощью сахара сделал из него закваску. О вреде браги, сделанной из заплесневелой закваски, на малолетке особо не задумывались. Сахар в тюрьме, в отличии от колонии, был разрешён, поэтому процесс изготовления закваски проходит намного легче. Когда нет сахара, делают закваску на рандоликах[214], а это трудоёмкий процесс, далеко не всегда оборачивающийся успехом. Закваску поместил в тазик с кипяченной водой и поставил на несколько дней под шконку настаиваться.

В эти дни к нам в хату заехал новый сиделец. Это был крупного телосложения мужчина, ехавший транзитом через наш централ на Серпы. Сидел он уже третий раз, и две предыдущих ходки срывался с СИЗО на дурку. Попадал всегда за разбои. На бедре у него была татуировка в виде крупного дракона, сидевшего на куче золота. Означала она, что носитель сидел за разбойные нападения. Про драконов в тюрьме часто шутят, что тот же петух, только с гребнем во всю спину, но татуировка дракона никакого постыдного значения в криминальной среде не несёт. Например, в советское время, дракон, летающий над замком, означал расхищение государственного имущества.

Несмотря на то, что ехал он на Серпы, неадекватным новый сосед не был. По крайней мере за тот период, когда он сидел с нами, ничего странного замечено за ним не было. Был он из братвы, и рассказывал, что на воле у него всё схвачено, поэтому и едет каждый раз через дурку, где вскоре освобождается, отсиживая за совершенные преступления гораздо меньше положенного. На дурке каждые полгода проходит врачебная комиссия, по результату которой могут выпустить на свободу. Про принудительное лечение рассказывали разное, но часто рассказы сводились к одному: там нещадно закалывают арестанта, превращая его в овощ. Разбойник это подтвердил, но сказал, что если проплачивать, и указа сверху нет, то никакие лекарства давать тебе не будут, всегда можно договориться, что он и делал. На дурке разные сидят: и психи, и братва, и коммерсанты. Рассказывал, что во время прошлого срока на принудиловке[215] видел арестанта, у которого на всём теле была набита форма войск СС. Был тот отрицаловой.

Символика Третьего Рейха очень популярна в местах лишения свободы. Означает она ненависть к власти и берёт корни ещё с военных времён. Тогда в ГУЛАГ попадало много немцев, которые, даже будучи в плену, оставались идейными национал-социалистами и пропагандировали свои взгляды в местах лишения свободы. Помимо немцев было много русских коллаборационистов и политических заключенных, которые так же были пропитаны ненавистью к советской власти. Из этой среды и появились на коже зеков свастики, знаки обозначения войск Вермахта и СС, портреты Гитлера, лозунги НСДАП. Все эти наколки несли один смысл — ненависть к советской власти. После перестройки традиция сохранилась, и носили эти наколки представители разных народов. Я видел грузин, армян со свастиками. На малолетке у нас был чеченец по погонялу Гучи, у него была наколота нарукавная повязка НСДАП. Правда, он пояснял, что у чеченцев по мусульманским обычаям татуировки строго запрещены, поэтому при похоронах партачку срежут с него.

Разбойник наркотики не употреблял, но сразу заинтересовался моим алкопроизводством и поинтересовался нюансами процесса. Узнав, что готовлю брагу из плесневелого хлеба, сказал, что такая закваска годится только для перегонки в самогон. Да и вообще, брага — дрянь, самогон намного чище.

— Где ж взять самогон? — вопросил я.

— А это я тебя сейчас научу, — сказал он, и остался верным своему слову, научил.

Мы взяли уже успевшую забродить бражку, отцедили из неё закваску, оставив в тазу одну жидкость. Тазик с брагой поставили в раковину и положили в него два кипятильника. Взяв шлёмку, проделали по бокам небольшие дырки. Просунув через них контрольку, подвесили её над жидкостью в тазу. В шлёмку положили пару листков чая каркаде и сверху на таз натянули «экран» из полиэтиленового пакета. Экран должен накрывать таз полностью, не пропуская воздух, для этого по краям его обмотали тряпкой. Только лишь шнуры из кипятильника торчали наружу.


Рекомендуем почитать
Аввакум Петрович (Биографическая заметка)

Встречи с произведениями подлинного искусства никогда не бывают скоропроходящими: все, что написано настоящим художником, приковывает наше воображение, мы удивляемся широте познаний писателя, глубине его понимания жизни.П. И. Мельников-Печерский принадлежит к числу таких писателей. В главных его произведениях господствует своеобразный тон простодушной непосредственности, заставляющий читателя самого догадываться о том, что же он хотел сказать, заставляющий думать и переживать.Мельников П. И. (Андрей Печерский)Полное собранiе сочинений.


Путник по вселенным

 Книга известного советского поэта, переводчика, художника, литературного и художественного критика Максимилиана Волошина (1877 – 1932) включает автобиографическую прозу, очерки о современниках и воспоминания.Значительная часть материалов публикуется впервые.В комментарии откорректированы легенды и домыслы, окружающие и по сей день личность Волошина.Издание иллюстрировано редкими фотографиями.


Бакунин

Михаил Александрович Бакунин — одна из самых сложных и противоречивых фигур русского и европейского революционного движения…В книге представлены иллюстрации.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.