Юность в кандалах - [43]

Шрифт
Интервал

особо, знали своё место.

И вот Змея заказали на этап. Нужно было выбирать нового смотрящего. Все хотели поставить меня, но грузиться за хатой я не хотел. Мне оставалось чуть меньше месяца до подъема на взросло, и я хотел отдохнуть, спихнув хатное общее на Бахарика. Хатой, по сути, теперь управляла братва, но негласно смотрящим был я.

Ремонт на корпусе дошёл и до нашей камеры 610, к которой мы уже сильно привыкли. Уезжать с неё не хотелось, но пришлось. Перевели нас всей хатой в 601, которая находилась напротив. 601 ранее была транзитной хатой, в которой сидели малолетки, приехавшие с других централов. Кто-то ехал на серпы, кто-то на рассмотрение дела в московский городской суд, кто-то просто проездом через пятый централ на зону. Но, так как малолетка в те года была переполнена, далеко не все транзиты сидели в 601. Многих распределяли на копейки, многие попадали и к нам в хаты, о некоторых я рассказал, а упомянул ведь далеко не всех.

601 была очень просторна, самая большая камера на этаже, ещё больше, чем предыдущая. Я сразу занял двуярусный, двуспальный шконарь, аналогичный тому, какой был в 610, но понимал, что надолго здесь не задержусь. В июне 2007-го мне исполнялось восемнадцать.

Хатный петух Дух к тому времени тоже уехал на этап, и вместо него нужно было кого-то искать для уборки. С семёрок к нам заехал один грузин, звали его Эдиком. Был он нормальным пареньком, и, когда зашла речь о том, что нам нужен кто-то на тряпку, он сразу подсказал, где этого человека найти. В его бывшей хате на семёрках был один опущенный. В той камере сидели одни армяне и грузины, и Эдик рассказал, что петух страдал от них не слабо. Его регулярно били и насиловали. Это был козырь в наших руках, потому что обиженному явно было только за радость выбраться оттуда, и я пошёл на беседу к куму.

Гмырин, как ни странно, к тому времени уже не работал. Говорили, что он то ли перевёлся, то ли был уволен. Вместо него кумом стал Контра, бывший режимник, здоровый мужик с бородой. Их было два брата, оба работали в режимке на пятом централе. Ещё когда Контра был режимником, Змей рассказывал, что видел его на воле «на прикиде»[187], что он наш соратник. Контра был лоялен к арестантам, либо лоялен только к нам из-за наших взглядов, и поэтому без лишних разговоров согласился перекинуть к нам петуха. В тот же день обиженный заехал к нам со всеми вещами.

В отличии от обнаглевшего Духа, этот петух был забитым и тихим. Невысокого роста малолетний пацан с девчачьим лицом. Такого даже тапкой ударить было жалко. Неудивительно, что с такой внешностью и отсутствием морального духа его опустили на малолетке. Да и бить его было не за что, убирался он вовремя и чисто, рот не открывал, пока не скажут. Пользовался по назначению им только Бахарик, поэтому у нас, по сравнению с предыдущей хатой, он жил вообще комфортно.

Вскоре настал мой день рождения, подарком мне стал новый партак. К тому времени к нам в хату заехал осетин, художник и кольщик, который когда-то ещё со Слоном и Филом сидел в 607. Заехал он на пару дней, так как его собирались увозить на этап, но это время выпало как раз на моё совершеннолетие. Мы садимся бить наколку, а его в этот момент заказывают на этап. С одной стороны, ему нужно собираться, а с другой колоть то уже начали. В распоряжении у нас было всего пару часов. Но успели закончить без косяков. Проводили осетина, а там и я уже начал ждать, когда же меня закажут на взросляк. Малолетка надоела, авторитетом я там обладал максимальным, хотелось уже перемен. Да и, в отличии от малолетки, на взросле есть мобильная связь. В общем, ждал перевода с нетерпением.

Скиновская хата

После моего дня рождения мне пришла малява от Слона. Он писал, что нашел общий язык с новым кумом, и хочет замутить хату, где сидели бы только люди из движения. Новый кум Контра действительно оказался националистом, состоял в РНЕ и легко шёл с ним на контакт. Слон интересовался, поеду ли я к нему или, в случае моего отказа, вместо меня тогда к ним поедет мой подельник Шульцген. Взяв время на раздумье, я собрал за дубком хату и предупредил их о моём скором переезде. От хаты возражений не было, тем более на малолетке мне оставалось сидеть недолго. Только Бахарик попросился со мной. Я написал ответ Слону, где, упомянув про Бахарика, согласился, но предупредил, что мне со дня на день на взросляк. На следующий день нас заказали со всеми вещами.

Зайдя в новую хату под номером 604 мы обнаружили, что она пустая.

— Ну и что, где все? — сказал я, и тут, из-за ширмы дальняка на нас налетел Слон, Фриц и ещё один паренёк.

— Давай, расход уже! — отбиваясь, сквозь смех, проорал я.

— Здарова, братан! — Фриц пожал мне предплечье[188].

Разложив вещи, мы обнаружили, что убираться то особо некому. Об этом Слон не подумал. Тут мы вспомнили про петуха, что остался в 601, и на следующий день через кума перетянули и его.

Вскоре к нам в хату переехало ещё пару человек из движа. Из знаменитых не было разве что Артура Рыно, который сидел в хате с Шульцгеном, и Скачевского, который сидел у Левана.

Мы с Бахариком привезли с собой стос. В карточные игры мы так и продолжали играть, и решили продолжить их в новой хате.


Рекомендуем почитать
Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга III

Предлагаем третью книгу, написанную Кондратием Биркиным. В ней рассказывается о людях, волею судеб оказавшихся приближенными к царствовавшим особам русского и западноевропейских дворов XVI–XVIII веков — временщиках, фаворитах и фаворитках, во многом определявших политику государств. Эта книга — о значении любви в истории. ЛЮБОВЬ как сила слабых и слабость сильных, ЛЮБОВЬ как источник добра и вдохновения, и любовь, низводившая монархов с престола, лишавшая их человеческого достоинства, ввергавшая в безумие и позор.


Сергий Радонежский

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Оноре Габриэль Мирабо. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.