Юность Татищева - [27]

— Я получил известие: восьмого июня умер мой учитель, великий ученый Христиан Гюйгенс. На шестьдесят седьмом году жизни, в расцвете своего гения. — Помолчал, заговорил по-русски: — Ему я обязан всем, что знаю. Гюйгенс — дитя света: он первый проник в тайну светового луча, показал его волновую природу. Он сумел сделать прозрачные линзы, окуляры и объективы и найти новые планеты. Парижская академия наук и Лондонское королевское общество сочли за высочайшую честь принять Гюйгенса в свои члены. Он нашел главные природные константы: точки кипения воды и таяния льда, а также отношение длины окружности к ее диаметру… Я жалею, что не могу быть теперь в Гааге, чтобы поклониться его праху.

Учитель помолчал, потом, словно опомнившись, быстро шагнул к стоявшему в нерешительности ученику, обнял его:

— Ну, здравствуй, милый Василий Татищев! Как ты вытянулся за полгода, молодец! Вот вырастешь, бог даст, мы с тобой переведем для дорогой России главный труд Христиана Гюйгенса «Космотеорос». Я имел удовольствие в Москве говорить с одним человеком из окружения царя Петра. Это Яков Вилимович Брюс, молодой совсем человек, очень одаренный. Вместе с братом своим Романом отправились они командирами рот Преображенского полка к Азову. Пусть бог поможет остаться целой его голове. Я убежден, что он прославит и свою родину — Россию и Псков, и родину своих предков — Шотландию.

— А где ты был, Яган Васильевич? Я искал тебя в Москве, но ведь ты знаешь, малолетним стольникам со двора строго-настрого запрещено отлучаться.

— О, Васенька, я так много увидел в Москве и много узнал нового. Жаль, что братец твой Иван в Москву уехал. Буду заниматься с тобою и с Никифором. И вот что я решил: теперь лето и самое время проводить уроки на свежем воздухе. Будем ходить по здешним краям, собирать предметы натуральной истории, исследовать реки, горы и овраги, старинные славянские городища. Никифору ходить трудно, так что большую часть дороги пройдем с тобой. Я полагаю, что Никита Алексеевич меня за это не осудит, когда приедет из Дмитрова.

— Да это просто превосходно, Яган Васильевич! — Вася с восторгом бросился учителю на шею. — Пойдем в путь сейчас же!

— Ну, нынче вечером проведем обычный урок в этих стенах. А завтра поутру, пожалуй, и тронемся в путь, испросив благословения у матушки Фетиньи Андреевны.

Ввечеру Вася явился к учителю с большой тетрадью, перьями и чернильницей.

— Этот урок мы посвятим русской словесности. А точные науки будем осваивать в полях, на природе Дмитровского уезда. Книжная речь и речь разговорная на Руси разнятся чрезвычайно. Я полагаю, что жизнь будет их непременно сближать, но пока писать следует совсем иначе, нежели говорить, хотя Европа эту задачу сближения для себя уже решила. Итак, записывай книжные слова и их разговорное объяснение. — Орндорф принялся медленно диктовать: — Область — власть, позор — зрелище, скрания — виски, село — поле, стогна — площадь, десный — правый, шуий — левый, дебелый — грубый, лоно — колена, укоризна — оскорбление, изволити — избрать, праздновати — бездействовать, шары — цвета, заушение — удар по щеке, домовит — хозяин…

Вася обмакивал перо в чернильницу, старательно выводил буквы, чтоб не наделать ошибок и не уронить на чистый лист кляксу.

— Теперь запишем слова-синонимы, что понимать следует как слова, которые звучат по-разному, но значат одно и то же. — Учитель думает немного, затем, встав за Васиной спиной, произносит неспешно: всуе — вотще — втуне, рана — язва, житие — живот — жизнь, утроба — лоно — чрево, медлити — закоснити, безбрачный — безженный, прах — персть, селенная — вселенная — подсолнечная, восхищение — восторг, лишен чего — праздней — тощ, пропасть — бездна, целовати — лобызати, нужда — потреба, польза — корысть, промысел — смотрение, пиянство — шумство, выя — шия… — Успеваешь за мной, Вася?

— Пиянство — шумство, выя — шия, — успеваю, Яган Васильевич.

— Сие все выучить тебе надлежит к следующему уроку. А теперь запишем диктант на грамотность твою. Пиши за мною:

«Азов — город на устье Дона, к морю на северной стороне. Прежде от грек имянован Танаис и Танаин, был на острову против того же места. Оным прежде владели куманы, или половцы, и в 1102 годе по Христе был князь Азуп, о котором помнят, что в свое время его Азуп назвал, а потом Азов переменено. Греки или паче генуезцы по овладении Херсонеза Таурийского, или Крыма, во оном жительство имели даже до 16 ста и турками частью выведены, частию в магометанство превращены. Турки, оной взяв, именовали Азак, то есть дальний, или украиный, руские перво взяли его в 16 сте, но через три года паки чрез договор возвратили. Ныне осажден войсками государя царя Петра Алексеевича, поелику выход для России к морю Черному запирает».

Вася заканчивает диктант, закрывает и отдает учителю свою тетрадь и вслед за ним выходит из дому в сад. Тут вырывается из рук няни Никифор и бежит к ним. Так втроем они гуляют по молодым липовым аллейкам, и учитель рассказывает мальчикам, что приключилось с ним и что видел он в Москве.

— Никита этого не знает, а тебе, Васенька, приходилось ли видеть государев печатный двор? Нет? Это, я скажу вам, удивительное сооружение, делающее честь великую Москве. Кто первую книгу в России напечатал? Верно, Иван Федоров. Типография его здесь размещалась в 1563 году. А в начале нашего столетия в самой середине Печатного двора, супротив въездных ворот, под прямым углом к Китайгородской стене встало здание типографии — Большой палаты, окруженной избами-мастерскими. Двор отделяется от улицы забором, и на деревянных воротах вырезано геральдическое изображение Льва и Единорога — это герб Печатного двора. В 1679 году часть Большой палаты разобрали и возвели новое здание из двух двухэтажных палат, объединенных сенями, — Правильную и Книгохранительную палаты. Строили псковские каменщики Степан Дмитриев и Иван Артемьев. Краски снаружи и внутри столь яркие и богатые, что поневоле зажмуришься, — труды артели иконописца Леонтия Иванова. Потом выстроили и третий корпус вдоль Никольской улицы, под шатром. В нем теперь находится Приказ книгопечатного дела. Тут я и работал, покуда по доносу какого-то монаха не был схвачен, закован в цепи и посажен в яму, где просидел на одной воде целую неделю. По счастью, случился в Приказе боярин Татищев, который и вызволил, поручившись за меня, что никакой я не аглицкий вор, а простой учитель детей его родственника. Помог мне в Спасские школы устроиться, что Славяно-греко-латинскою академиею именуются, или еще академией Симеона Полоцкого, это в народе. Здесь учил и сам учился, было чему.