Юность Татищева - [15]

— Няня, а где этот Каменный Пояс?

— Вырастешь, Васенька, бог даст, увидишь и ты землю необъятную и горы те, стеною каменной закрывшие от нас Сибирь. Много полегло там русских воинов, а деда моего отец воротился и до ста лет прожил у нас, под Псковом, и много дивного сказывал. Будто живет там под землею зверь мамонт, громаден, черен и страшен, и два рога имеет и может двигать этими рогами, как захочет. Пища зверя мамонта — это сама земля, и ходит он под землею, рогами своими пролагая себе пути. И когда идет этот зверь под землею, то земля подымается от того великими буграми, а позади его остаются глубокие рвы и леса рушатся наземь, и целые селения проваливаются в те рвы, и люди гибнут. И если встретит зверь мамонт реку, то плывет через нее, а потом скоро опять под землю уходит, ибо дышать чистым воздухом не может и погибает. И множество костей, а то и цельных замерзших трупов находят в Сибири этого зверя. И нет спасенья остякам, вотякам и тунгусам, когда зверь тот под землею идет, как только выйти с поспешностью из жилища на поляну и лечь наземь, лицом вниз и ждать, покуда земля замрет…

Наутро, после завтрака, маменька Фетинья Андреевна никак не может выпроводить Васеньку погулять. Хоть и очень хочется Васеньке на озеро, где Петруша Дмитриев, он знает, смолит с отцом лодки, однако не хочет он отставать от старшего брата и торопится вслед за Иваном по лестнице в башенку, где учитель Яган Васильевич будет спрашивать урок.

В узкое и высокое окошко хорошо видны и озеро, и заозерная даль, и часовня на сельском погосте. В другое окошко, словно пушечный ствол, упирается черный телескоп с множеством хитроумных винтиков и колес. Яган Васильевич поднимает Васеньку на руки и сажает его на высокий стул возле телескопа. Затем берет в руки острую палочку и пишет ею на навощенной доске задачу по арифметике. Палочка переходит в руки Ивана, и тот осторожно выписывает решение задачи. На столике у первого окна аккуратно разложены книги. Тут и славянские грамматики Лаврентия Зизания и Мелетия Герасимовича Смотрицкого, «Риторика» архиепископа Макария, древнерусские жития святых, писанные Пахомием Логофетом. В черных кожаных обложках с медными замками лежат на полках «Поэтика» Скалигера и «Поэтика» Аристотеля, рядом — рассуждение византийского писателя IX века Георгия Хировоска «О образех» вместе с «Изборником Святослава Ярославича 2073 года». За книгами Максима Грека стоят «Азбуки» Ивана Федорова и трактат «О писменах» черноризца Храбра. А вот изданная Мамоничами в Вильно в 1586 году, за сто лет до рождения Васеньки, «Грамматика словеньская языка». И еще множество книг, сложенных прямо на полу, у стены, по астрономии, истории, праву, математике, механике, торговому делу, рудознатсгву, ботанике. Изданных в разные годы в Вильно, Париже, Лондоне, Стокгольме, Варшаве, Чехии, при Киево-Могилянской академии. На латыни, по-русски, по-гречески, по-польски, по-немецки. Когда по осени перевозили на шести подводах книги из Боредков в Беленицы и один из мешков с книгами свалился с телеги в быструю речку Медведицу под Залазином, Иоганн Орндорф не мешкая кинулся с моста в студеную воду. Едва выловили его тогда мужики из реки, но руки учителя крепко держали мешок с книгами, которые перво-наперво и были просушены на веревочках у печи в ближней деревне.

Между тем Иван закончил решение задачи, и Васеньке доверяется отполировать доски. Он берет кусок войлока и до блеска натирает две небольшие доски, чтобы на них вновь можно было писать стилом. Яган Васильевич надевает очки в круглой железной оправе и начинает задавать вопросы.

— Скажи мне имя свое.

— Иван Никитин Татищев.

— А ты, чадо? — Орндорф видит нетерпенье Васеньки и обращается к нему.

— Василий Никитин Татищев, — лепечет Васенька и заливается счастливым смехом. При этом фамилию Татищев выговаривает как Татисчев. Учитель поправляет Васеньку, но тот упорно твердит: «Татисчев, Татисчев…» Спор учителя и малыша прерывается появлением в дверях башенки Никиты Алексеевича и Фетиньи Андреевны. Никита Алексеевич целует сыновей, здоровается с учителем.

— Ин пусть себе говорит Татисчев. Ведь Васенька у нас пскович, а под Островом все тако звук «щ» произносят. Ведь ты у нас пскович, Васенька?

— Псковить, тятя, — ликует малыш, бросаясь на шею к отцу, приехавшему нежданно-негаданно из Городецко.

— А Ваня москвич, правда?

— Москвить, — лепечет Васенька, и сильные отцовы руки поднимают его под самый сводчатый потолок башенки и сажают там на крепкую дубовую полку, где размещены у Орндорфа пыльные чучела птиц и мелких зверушек. Васеньке страсть как любопытно наверху, он быстро осваивается, лезет в самый угол, и оттуда весело поблескивают его озорные глазенки. Никита Алексеевич тоже улыбается жене:

— Мы ведь с тобой, Фетиньюшка, московские, а вот Васенька — самый что ни на есть псковитянин. Вот так вышло: два москвича породили псковича. Слезай, сынок, собирайся в путь, Яган Васильевич, поедем в Кашин. Воеводу Ивана, слышь, на новую службу отправляют государи, в Рыльск, в полк боярина и воеводы Алексея Семеновича Шеина. Брат Федор обещался быть из Торопца в Кашин и сродственник наш московский Михайла Юрьевич Татищев с женою. В Городецко оставляю за себя на неделю завоеводчика Лаврова Вячеслава. Прислан он ко мне из Вологды, службу знает. Будет нужда, гонца пришлет в Кашин, всего-то сто верст.