Юность разбойника - [24]

Распрягли лошадей — пусть попасутся на траве. Кони нагнули головы, хомуты соскользнули им на уши. То и дело взбрасывая хомуты, стали щипать траву.

Томаш взял узелок с завтраком, сел, развязал, принялся за еду: сыр и сало с хлебом. Молча жевал, уставившись в пространство.

Далеко внизу, под Ямками, спал на раннем солнышке город. Туман и дым стлались над красными крышами. Кресты и золоченые шары на шпилях костелов горели как звезды.

— Будешь? — спросил Томаш Ергуша, хотя в узелке уже ничего не осталось — Томаш доедал последнее.

— Не голоден я, — ответил Ергуш. — Ешьте на здоровье.

— Эржа! — закричал на кобылу работник. — Чего не пасешься?

Эржа действительно не щипала траву. Она вскидывала голову, шевелила ушами, ноздри ее подрагивали. Кобыла фыркала, повернувшись к темным лесам, к деревне, где ее купили. Откуда тянуло легким ветерком…

— Эржа!

Заржала тоненько, запрыгала, оборвала вожжи. Длинными скачками перелетела межу, перемахнула через ограду, мелькнула по лужайкам — и скрылась из виду в чаще кустарника.

— Стой! Стой! — орал Томаш.

Он отшвырнул пустой платок, бросился за лошадью — побежал так, что земля летела из-под его каблуков.

Не догнал. Кобыла ушла. Томаш вернулся угрюмый, злой.

— Убью я ее когда-нибудь, — сказал он. — Конюшню свою почуяла, дармоедка. Тащись теперь за ней в ту деревню.

Глаза его так и сверкали, брызгали слюни.

— А ты поди напои Пейко — вон туда, наверх, в Студеную яму. Попаси его, пока вернусь. Да не садись на него, он щекотки боится, — наказал он Ергушу.

Надвинув шляпу на брови, Томаш отправился по следам Эржи — навстречу утреннему ветерку.

Ергушу стало смешно. Ленивый Томаш сам на себя работу накликал. Ему бы только есть да спать, ни о чем он не заботится. И где эта самая Студеная яма? Никогда Ергуш о ней не слышал. Ну да как-нибудь найдет…

Пейко спокойно пасся, знать не хотел вздорную Эржу. Ергуш поймал его, похлопал по шее. Снял с него упряжь, оставил только недоуздок. Упряжь спрятал в кустах и повел коня за ограду, по каменистой тропинке, по склону вверх.

Тропинка привела в большую, корытообразную ложбину. Посередине темнела трава, длинной гирляндой тянулись кусты. На склонах ложбины торчали большие валуны, реденькая травка пробивалась меж камней. Много вилось здесь тропинок — узеньких, извилистых, усеянных козьими и овечьими орешками. Пусто, безлюдно… Вон на валуне каменка сидит. Пискнула, улетела. Мелкие камни гремели под копытами Пейко, будили эхо.

Ергуш шел, поджимая пальцы, — так больно резали, жгли подошвы острые камешки. Остановился у большого камня, задумчиво посмотрел на коня. «Ну и пусть боится щекотки, — подумал он. — А я попробую…» Он влез на камень, доходивший Пейко до брюха, ухватился за гриву и сел верхом — как приклеился.

Пейко вздрогнул, заплясал, подался назад. Заржал, вскинулся на дыбы, перебирая в воздухе передними ногами.

— Но! — крикнул Ергуш, хлопнул ладонью коня по шее; он крепко, судорожно держался за гриву, сжимал ногами конские бока.

Пейко выплясывал, скакал боком, крутился, ржал. Ергуш не дал себя сбросить. Пейко попытался укусить седока за ногу — Ергуш ударил его ладонью по морде:

— Но!

Пейко еще раз взвился на дыбы, потом заржал и помчался вскачь, понесся вихрем по узенькой тропке вниз, в ложбину. Скользил по осыпающимся камням, но не падал. Камни брызгали в стороны, вспугнутые каменки порхнули прочь.

Ергуш цепко держался, и радостно ему было. Волосы развеваются, ветер бьет в лицо… Лететь, лететь быстрее, еще быстрее! Он подгонял Пейко, похлопывал по шее.

Так домчались они до водопойных колод, наполненных чистой водой. Стало быть, эта ложбина и есть Студеная яма. Ергуш потянул за недоуздок, Пейко остановился, тяжело дыша. Понюхал воду, пофыркал, роя землю передней ногой. Принялся пить, подрагивая мускулами. Щекотно ему было оттого, что на спине у него сидел Ергуш.

Вода в колоды стекала по узеньким желобам — целые струи прозрачной воды. Желоба выходили из каменного домика без дверей. Там, в хижине, и был таинственный источник.

Пейко пил, успокаивался. Реже вздрагивала его спина — привык к седоку.

Ергуш озирался вокруг. В этом тихом краю, где-нибудь по ту сторону ложбины или в стороне от нее, наверное, пасутся овцы. А пасет их приятель Ергуша Палё Стеранка. Найти бы его, поболтать бы с ним…

Он повернул Пейко, приказал:

— Поехали!

Шагом погнал коня по тропинке, выводящей из Студеной ямы на противоположный склон.

Пейко вспотел — трудно было идти в гору, — но шел, слушался.

С той стороны над Студеной ямой простирались луга — широкие, ровные, как ладонь. Голубели и желтели на них горные цветы. Стояли вразброс одинокие черешни, кивали ветвями. За лугами буковая роща поглощала солнечный свет.

— Полетаем, пока Томаш не вернулся! — сказал Ергуш Пейко и погнал его по лугам — мимо черешен, к буковой роще, потом вправо, вдоль опушки. Конь бежал все медленнее, медленнее, вот и шагом пошел. От буковой рощи веяло тишиной, холодок крался по траве.

Потом буковая роща сменилась хвойным лесом. Старые ели, покрытые лишайником, пихты сплетались ветвями, шумели, шептали легенды о разбойниках, о крылатых вороных конях. О кладах, зарытых в землю, заросших мохом…