Юность Пушкина - [35]

Шрифт
Интервал

Пушкин! Он и в лесах не укроется;
Лира выдаст его громким пением,
И от смертных восхитит бессмертного
Аполлон на Олимп торжествующий.

Послание было отправлено тайком от Александра, и он написал шутливый ответ — конечно, не для печати, а для дружеского круга:

Послушай, муз невинных
Лукавый духовник:
Жилец полей пустынных,
Поэтов грешный лик
Умножил я собою,
И я главой поник
Пред милою мечтою;
Мой дядюшка-поэт
На то мне дал совет
И с музами сосватал.
Сначала я шалил,
Шутя стихи кроил,
А там и напечатал…

И он благодарил Дельвига:

Спасибо за посланье,
Но что мне пользы в том?
На грешника потом
Ведь станут в посмеянье
Указывать перстом!..
Везде беды застану!
Увы мне, метроману,
Куда сокроюсь я?
Предатели-друзья
Невинное творенье
Украдкой в город шлют, —
И плод уединенья
Тисненью предают…

Не было больше мальчика, юноши, писавшего стихи под покровительством дядюшки-поэта, а был молодой поэт, сразу победивший дядюшку и открывавший для себя новые пути в поэзии.

X. Поэтический городок

Александр простудился и лежал в лазарете. Пришел доктор Пешель и сказал, что его желает видеть какой-то господин — «странный», как он выразился с улыбкой. Открылась дверь, и вошел не кто иной, как Батюшков. Александр чуть не вскрикнул от радости.

— Константин Николаевич!.. — пробормотал он в смущении.

Батюшков растерянно поздоровался, не зная, как называть Александра: Александр Сергеевич или Александр, «ты» или «вы»? Он сел около постели, ерошил волосы и молчал. Александр увидел, что Батюшков не тот, который был в Москве. Он похудел и осунулся.

— Я читал ваши «Воспоминания в Царском Селе», — начал Батюшков вдруг. — Истинно величественный и возвышенный слог! Все, что нужно для эпической поэмы… Вы постигли тайну эпического слога. Ваше стихотворение воистину поэма!

— Благодарю вас, — ответил Александр. — Но я опасаюсь пускаться в эпический путь. Кровавый пир войны — не мой предмет. «Будь каждый при своем», — добавил он, приводя стих Жуковского из послания к Батюшкову.

— Если б вы видели то, что видел я, — сказал Батюшков, — вы бы поняли… Под Лейпцигом погиб мой друг Петин. Он пал при мне. — И Батюшков порывисто воскликнул: — О, если б ты знал, Александр, что это был за человек! Я посвятил его памяти элегию… Я прочту ее… Она запечатлена в душе.

И он прочел наизусть свою элегию «Тень друга»:

Я берег покидал туманный Альбиона:
Казалось, он в волнах свинцовых утопал…

И вот появилась тень друга:

Мечты сменялися мечтами,
И вдруг — то был ли сон? — предстал товарищ мне,
Погибший в роковом огне
Завидной смертию, над Плейскими струями…

Батюшков закончил чуть не со слезами:

И все душа за призраком летела,
Все гостя горнего остановить хотела;
Тебя, о милый брат, о лучший из друзей!

Александр сидел на кровати и задумчиво слушал. Батюшков быстро ходил взад и вперед, нервно ероша волосы, и вдруг остановился перед Александром.

— Живи, как пишешь, — заговорил он, — и пиши, как живешь, — вот мое правило. Иначе все отголоски лиры твоей будут фальшивы. Моя область — легкая поэзия. Больше я ничего не могу. А ты чего желаешь?

— Для забавы пишу сказку о Бове, — ответил Александр. — Во вкусе Вольтера.

— Уступи «Бову» мне, — сказал Батюшков. — Я ищу сказочных сюжетов, чтобы хоть немного расширить область своей элегии. У меня другого способа нет. Сказочные сюжеты — не твое дело.

Александр не думал продолжать «Бову» и беззаботно уступил сюжет Батюшкову.

Заговорили о том, издают ли лицеисты свой журнал. Александр показал красные номера журнала «Лицейский мудрец»; на каждом номере была помета: «Печатать позволяется. Цензор — барон Дельвиг». «В типографии В. Данзаса». Это обозначало, что барон Дельвиг составлял номер, а Данзас, как ни на что другое не способный, переписывал его. Участия Александра не было. Он печатал свои произведения в «Российском музеуме».

Батюшков улыбался, читая все это. По уходе Батюшкова Александр долго еще оставался в поэтическом настроении. Точно все пело и внутри, и кругом него. Пела и полка книг под черной тафтой над кроватью. Александр почувствовал себя совершенно здоровым. Он очинил перо и стал писать, перемарывая и исправляя:

Укрывшись в кабинет,
Один я не скучаю
И часто целый свет
С восторгом забываю.
Друзья мне — мертвецы,
Парнасские жрецы;
Над полкою простою
Под тонкою тафтою
Со мной они живут.
Певцы красноречивы,
Прозаики шутливы
В порядке стали тут.
Сын Мома и Минервы,[68]
Фернейский злой крикун,[69]
Поэт в поэтах первый,
Ты здесь, седой шалун!
Он Фебом был воспитан,
Издетства стал пиит;
Всех больше перечитан,
Всех менее томит;
Соперник Эврипида,
Эраты[70] нежный друг,
Арьоста, Тасса внук —
Скажу ль?.. отец Кандида[71]
Он все; везде велик
Единственный старик!

— Прелесть, — прошептал Александр.


В Царское Село неожиданно приехал Жуковский и подарил Александру книжку своих стихотворений с надписью: «Молодому чудотворцу Александру Пушкину от автора». Александр был тронут и крепко прижал к груди его руку. Он узнал эту мягкую, теплую руку, запомнил ее с Москвы.

— Милое, живое творенье! — воскликнул Жуковский, обнимая Александра. — Ты надежда нашей словесности, будущий гигант, ты всех нас перерастешь.

Он был очень доволен обращенными к нему последними стихами «Воспоминаний в Царском Селе» и прочел их наизусть:


Еще от автора Александр Леонидович Слонимский
Черниговцы

Историческая повесть рассказывает о событиях 14 декабря 1825 г. на Сенатской площади в Петербурге и о восстании Черниговского полка.Для среднего школьного возраста.


Рекомендуем почитать
Горький-политик

В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.


Школа штурмующих небо

Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.


Небо вокруг меня

Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.


На пути к звездам

Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.


Счастливая ты, Таня!

Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.