Юность Маркса - [45]

— Мальчику много дано, и мы вправе требовать, чтоб он оправдал наши ожидания, — говорит с обычной категоричностью госпожа Маркс.

2

Фриц Шлейг, сверстник Карла Маркса, единственный из всех учеников выпускного класса ведет дневник. Молодой Шлейг — весьма учтивый, склонный к размышлениям юноша с грязновато-белым узким лицом, полураскрытыми глазами, пухлым телом и липкими ладонями. Товарищи не любят Фрица, подозревают в нем ябеду и ловкого ханжу. Он всегда трется подле учителей, поддакивает им, заискивает. Виттенбах застает Шлейга вытирающим кафедру, латинист Лере — склоненным над Платоном с его, Лерса, комментариями, пастор Гроссман натыкается на руку, угодливо протягивающую ему чистенькое Евангелие. «Юнец востер», — говорят умиленные педагоги.

«Умом я в деда, он мог бы стать Ротшильдом, если бы не умер преждевременно, простудившись в ставке Даву, которому хотел дать денег под залог», — пишет о себе Фриц в черной клеенчатой тетради, скромно озаглавленной: «Дневник ученика Ф. Ш. за 1835 год».

«Сила человека проверяется на том, умеет ли он преуспевать на неприятном поприще. Смею надеяться, что я развил в себе это умение настолько, что мне удается побороть лень, своеволие и притворство образцовым исполнением обязанностей. В течение пяти лет, отправляясь на улицу Иезуитов, я каждое утро надеялся найти школу сгоревшей. Пусть не подумают, что это было порождено злостью, нет, я пресытился монотонными науками. Тем не менее все эти годы я получал награды, вызывая зависть одноклассников. Например, последний раз получил «Тридцатилетнюю войну» Шиллера и «Семилетнюю» Архенгольца в отличных тисненых переплетах. Я перепродал их с выгодой. Надеюсь удостоиться похвалы на выпускном торжественном акте. Учителя, старые попугаи, меня любят. Приятно подумать, что я буду встречать их отныне только на улицах, особенно Лерса. Латынь мы зубрили не менее двенадцати часов в неделю, не легче было с математикой. На уроках геометрии наш Евклид передавал нам затверженную им самим наизусть теорему, и мы обязаны были понять ее либо готовиться к порке. Почтенный педагог считал личным оскорблением наши расспросы. Простофиля Гроссман — поп — читает без всякого одушевления лекции о возвышенных, но непонятных предметах, например о бессмертии нашего духа. Мы обязаны аккуратно готовить трактаты о том, что из пустозвонных пасторских уст запало в наши закупоренные премудростью уши.

В неопытном детстве я хотел быть священником и часто взбирался на стул — проповедовать и благословлять. Последнее особенно нравилось мне. Помню, когда готовился к конфирмации, я еще был полон неомраченной веры. Поучения Гроссмана и гимназия, где мы выслушивали проповеди во время обязательных молебствий, прочистили мне мозги. Поеду в Кёльн и отдамся делам мирским. Кто осудит ревностное честолюбие молодого человека, желающего свернуть с обычной колеи? Воинственный дух времени чужд мне. Я не сварлив, не придирчив, даже не завистлив. Все это — помехи для преуспевания.

Знание меры и самовоздержание присущи моему характеру. Прощайте, унылый храм знания — гимназия — и жрецы его: Гомер, Фукидид, блаженный Иоанн, Софокл, Кернер, Мабли и Монтескьё.»

3

Виттенбах нес домой письменные работы учеников последнего класса — oberprima. Директор гимназии шел степенно, размеренно дыша в такт шагу. Правильному дыханию старик придавал решающее для здоровья значение. В молодости он был отличным гимнастом и тренированным ходоком.

Директор гимназии победно смотрел на свой город. Старик владел всем его прошлым, он знал Трир с колыбели, он чувствовал себя сверстником Porta Nigra.

История казалась старику послушной регистраторшей; ее реестры и ключи принадлежат ему.

Домик Виттенбаха был расположен на тихой улице, ведущей к Мозелю. Липы и акации служили изгородью. Желтое, тщательно вычищенное прямое здание с покатой черепичной крышей напоминало школьную кафедру. Совершенный порядок был снаружи и внутри жилья. Каждую вещь тут навеки пригвоздили к месту хозяйские бессменные привычки. Дни, как и годы, обегали директорский домик часовыми стрелками всегда по одному и тому же кругу-циферблату.

Вымывшись и переодевшись, старик с ножом и лейкой выходил в свой садик. Соседи встречали его появление громкими пожеланиями доброго вечера. Виттенбах отвечал и принимался за дело: срезал отжившие цветы с высоких, прямых розовых кустов, поливал завитые левкои и взъерошенный, отяжелевший, радугой пробивающийся в зелени душистый горошек.

Пожилой надменный пес сопровождал хозяина, одобрительно виляя хвостом, озираясь вокруг. Иногда, шурша, открывалась калитка, и в палисадник приходили знакомые либо сослуживцы. Зазывали в «Казино», на прогулку и рыбную ловлю, которую Виттенбах очень любил. Летом не влекли ни карты, ни шахматы.

К шести часам утра директор гимназии бывал на ногах. В дни экзаменов он перед кофе любил проверять работы учеников, придвинув стул к подоконнику. Одна-две телеги, направляющиеся к Главному рынку, не мешали проверке тщательно сложенных стопкой тетрадей.

По резкому, лишенному каких-либо обязательных завитушек почерку Виттенбах тотчас же узнал сочиненно Маркса.