Юность Маркса - [28]

Она непрерывно поправляла чепец и через плечо хозяйки старалась заглядывать в зеркало, висевшее в простенке меж двух окон. На коленях госпожи Шлейг лежало рукоделие, без которого трирские горожанки не ходили в гости.

— Я не сочувствую балам и сожалею, что, во вред нашим дочерям, они были столь часты в эту зиму, — говорила госпожа Шлейг. — Ныне балы — то же, что и маскарад, на котором неизбежно господствует вольность. Танцеванье, может быть, и невинная забава, оно даже полезно для телесного упражнения и ловкости, но для чего, скажите, приглашают на бал всякого, на ком порядочный фрак, для чего этому фраку разрешается обнимать невинные создания и глазеть на них столь сладострастно? В наш век молодые люди редко бывают благонравны. Чего только они не читают, чего только не видят вокруг! Госпожа Вестфален, нахожу я, — желая быть не злоречивой, а только справедливой, — недостаточно строго воспитывает Женни. А девушка уже на выданье. Боюсь, Генриетта, вы избрали дурной пример для своих дочерей. Женни бывает на всех балах, что при ее красоте и знатности таит страшные опасности. Чем кончится это для барышни, боюсь предрекать, но думаю, она не сделает хорошей партии. — Негодующий чепец госпожи Шлейг заерзал на темени.

Софи не решилась поднять глаз от вышивания и закусила губы, чтоб не засмеяться.

— Вы несправедливы к Вестфаленам, — отвечала Генриетта Маркс. — Женни — олицетворение скромности, учтивости и добродетели. Она резва и начитанна и, пожалуй, склонна к экзальтации. Такое теперь время. Мои дочери читают книги своих братьев, и мой муж считает это разумным. Мы, конечно, были другими в юности… Женни Вестфален — дитя нового поколения, но она тем не менее — нежнейший цветок.

— Ах, — поморщилась госпожа Шлейг, — я должна сказать, что не верю простоте аристократов. Все же она — баронесса. Простота ее — притворство. Увидите, как прелестная Женни, выйдя замуж за какого-нибудь знатного богача, из бутончика превратится в напыщенный пион. Видывали мы таких. Узнает ли она вас и Софи тогда, милая госпожа Маркс? Барышня не заносчива, но это, конечно, ненатурально и происходит от хитрости.

разве то, что она все еще не нашла жениха, не говорит о дальновидности и расчете?

— Ну, в девятнадцать лет можно повременить, не к спеху надевать фату, — ответила госпожа Маркс, косо посматривая на дочь. Разговор за столом начинал казаться ей неподходящим для молодой девушки. — В Кёльне, — продолжала она, стараясь перевести разговор, — в оркестре оперы на арфах играют теперь женщины.

— Сожалею об их несчастных матерях! — Госпожа Шлейг содрогнулась.

— Напротив, мне кажется это хорошим почином, — вмешалась, оживившись, Софи и, невзирая на укоризну в глазах матери, продолжала: — Во Франции, более того, в лавках торгуют приказчицы, нанятые со стороны.

— Даст бог, Трир это минует, — с достоинством возразили ей дамы. — Подобный соблазн недопустим для наших сыновей. Главное, эти девицы считаются в обществе вроде как бы порядочными…

Впервые в беседу вмешалась жена пастора Якова Гроссмана, лицо которой напоминало насмешнице Софи сдобную булочку с пятью изюминками, вдавленными на месте глаз, носа и рта.

— В Кёльне, — объявила она, — опять заживо погребли женщину.

Госпожа Гроссман тщательно подбирала и коллекционировала мрачные истории и приносила их с собой, раскладывая и выхваляя, как коробейник свой товар.

Ее усердными стараниями было возведено на трирском кладбище особое помещение, где покойников держали три дня до погребения, со звоночком на груди, на случай, если они не мертвы, а находятся в летаргическом сне.

Генриетта, суеверно избегавшая разговоров о смерти, попыталась оградиться от мрачных россказней, солгав, что знает о кёльнском происшествии, но пасторша не сдавалась.

— Не может быть, дорогая! Вы имеете в виду случай с почтальоном, но это уже прошлое. Я только сегодня узнала на остановке дилижанса то, что хочу вам сообщить. История воистину изумительная. Представьте, какой-то купец второпях схоронил жену. Однако вор, прельщенный перстнем и платьем усопшей, разрыл могилу — и что бы вы думали? Он так дернул палец мнимоумершей, что привел ее в чувство. Муж, говорят, поседел от ужаса, когда покойница вернулась домой. Он, конечно, принял ее за привидение. Кстати, слыхали ли вы о таинственном призраке, который ускорил смерть старухи Рутберг?

Генриетта Маркс велела Софи зажечь лампу и убрать со стола оставшийся кофе: это был знак к расставанию. Гости встали и, прощаясь, облобызали приятельницу. Неистово шурша многочисленными тафтяными юбками и раздуваясь, как воздушный шар, спускалась по лестнице госпожа Шлейг. Впереди нее, непрерывно оборачиваясь и торопясь досказать о страшном случае в городской мертвецкой, бежала коротышка Гроссман.

7

По поручению отца, занятого разбором дела в суде, Карл и Герман поджидали дядю Пресборка у почтовой городской станции, где останавливались дилижансы междугородного сообщения. Опаздывавшая карета, запряженная четверкой, появилась наконец из-за угла Мясной улицы. Измазанный грязью и пылью кузов, перекосившаяся дощечка «Кобленц — Трир», выбившиеся из сил лошади — все говорило о дальнем, трудном пути.