Юность - [39]

Шрифт
Интервал

— Глупости. Ты просто спать хочешь.

— Ах, нет, Вера, я, правда. Ты ведь была в Александринке?

— Когда?

— Ну, вот на днях. И Эдуард Францевич был. Ну, с Эдуардом Францевичем?

— Была, была, ну и…?

— Нет. Ничего.

— Вера.

— Что?

— Ты не откровенна.

— Ах, милый, ну ведь и ты…

— Я бы все-все сказал, но ведь ты помнишь? Тебе нельзя говорить.

— Опусти занавеску, Бобик, нет, не так, касалапик, иди спать, потом поговорим. Боже. Какой ты глупый, Боби, глупый. Ну, понимаешь, не теперь. Я сама ничего не понимаю. Помнишь, как в детстве, на своем языке: бея, бе, ни, бе че…

— Как странно, Кирюша, на этом же месте.

— Да, почти. Немного дальше было, вот там.

— Ах, да, но это все равно. Вы куда?

— Я по делу, недалеко.

— Николай Архипович?

— Нет. Но по его делу. — Кирилл улыбается. — Ведь все дела его — мои дела. А вы? Это не хорошо. Забросили нас. Давно не были. Это очень нехорошо.

— Нет, я не забросил. Вы знаете, Кирюша, это иногда приятно, очень. Раз, понимаете? Для перелома. Для… ну, когда вы еще не перебродили. Это важно. Такое очищение. Но не всегда. И потом, у меня отец умер, знаете? Я живу у дяди. Приехала Вера. Сестра. Хлопоты. Уроки. У меня тут не далеко урок, за углом, вот этот коричневый дом.

— Как странно. Теперь опять праздник. Смотрите — флаги.

— Да. Да. Только теперь зима.

— Уже теплее.

— Вы думаете?

— Да.

— Я люблю такую весну.

— Весну?

— Ну, да не весну постоянную, а вот такую, когда зима… и снег, и еще холодно, но уже не зима. Теплеет.

Пауза.

— Не забудьте же. По пятницам. Вы теперь не новый. Того не будет.

— Какой вы смешной, Кирюша, этого я не боюсь.

— Ну, прощайте.

— Ах, да, Кирюша.

Кирюша возвращается покорный, какой-то особенно бледный.

— Заходите ко мне, так, просто, вот мой адрес.

«Дорогая Ольга Константиновна! Так давно нет от вас известий. Милая. Что это значит? Вы мною недовольны? А я брежу Вами. Это все очень смешно, эти объяснения в любви, но поверьте, что это более чем серьезно. Неужели вы сердиты? Я просто теряюсь в догадках. Напишите. Я обещаю быть „умником“. Еще одно свидание. Вы понимаете? Я прошу Вас, молю. Я глупею от любви, но что мне делать? На днях в одном доме встретил студента, он немного напомнил Вас, и я даже думал, что это Ваш брат. Он, кажется, был очень удивлен, когда я спросил его, приходится ли ему родственницей Ольга Константиновна Бутковцева. Бедняга ничего не понимал, мялся (он вообще был робким) и плел какую-то чепуху. Милая, не сердитесь, если я был немного груб в прошлый раз, я обещаю теперь быть благоразумнее, хотя я положительно не понимаю Вашей строгости в известном отношении. Не буду, не буду, я ясно вижу ваше сердитое, ваше милое, милое лицо. Откликнитесь же!

Ваш Вл. Ольховин».

Боря перечитывает письмо, откладывает в сторону, смотрит в окно, на белую набережную. В душе какая-то обида, неясная боль. Почему все это так? Почему так глупо все устроено? Эти хитрости, обманы, осторожность. Владимир Александрович очень нравится, но приходится забыть, просто отказаться от него. Ведь теперь после встречи у фон Корн нельзя назначать свидание. Все обнаружится сразу. Или назначать? Рискнуть?

У Бори мигрень. Неприятное ощущение во рту. Какая-то слабость. Если бы можно было рассказать Вере, поговорить с ней, но нет, об этом с ней нельзя. Кто-то стучится в дверь.

— Войдите.

Вбегает Вера.

— У меня Ксения Эразмовна. Боби, выходи. Нечего перед зеркалом вертеться, и так хорошо.

В Вериной комнате, убранной по ее вкусу, очень уютной, но без лишних вещей, как-то особенно приятно. Ксения Эразмовна в кресле, у письменного стола.

— Здравствуйте, философ.

— Почему она меня называет философом? Это, вероятно, после того ужасного вечера, когда я так позорно провалил роль кавалера длинношеей девицы.

— Да, я больше дома. Теперь занимаюсь усиленно, весной экзамены.

— Ах, да, вы знаете, что сердце вы покорили.

— Я?

— Эдуарда Францевича. Он в восторге от вас, так расхваливал. Что же вы молчите? Отчего вы ваших достоинств нам не откроете.

— У меня нет достоинств. Я только пикировался с Верочкой, ему должно быть понравилась эта пикировка.

— Ах, глупыш, ты поверил. Ксения Эразмовна шутит.

— Нет, я не шучу.

Вера вздрагивает.

— А мне ничего Эдуард Францевич про Борю не говорил.

— Вы встречались с Эдуардом Францевичем?

— Да, в театре.

— Ваша сестра скоро вернется?

— Да, я даже не заметил, как она ушла. Она должна быть, во всяком случае, скоро.

— Как здесь мило.

— Да, Верочка умеет как-то устраиваться. А вот моя. У меня хуже, т. е. безалабернее, но я люблю вот это окно. Когда решаешь какой-нибудь вопрос или что-нибудь неприятное, здесь так легко, смотреть на набережную (а весной должно быть еще лучше), как-то успокаиваешься.

— Ах, у вас есть вопросы «неприятные»?

— Почему же у меня не может быть? Это было бы счастливое исключение.

— Но вы так молоды.

— Ах, в молодости все бывает сильнее.

Эдуард Францевич смеется:

— Ах, это хорошо, в молодости все бывает сильнее.

— Но ведь и вы…

— Да, но… Кстати, вы были первый раз у фон Корн?

— В первый.

— Кто же вам больше всех понравился?

— Мне? (Боре хочется сказать откровенно, прямо, но он не решается.) — Не помню. Я ведь не…

— Не?

— Не помню.


Еще от автора Рюрик Ивнев
Богема

В настоящей книге впервые без купюр публикуется роман-воспоминание «Богема» известного поэта-имажиниста Рюрика Ивнева (Михаил Александрович Ковалев). Реальные факты в нем удивительно тонко переплетены с художественным вымыслом, что придает произведению легкость и увлекательность. На его страницах читатель встретится с С. Есениным и В. Маяковским, Вс. Мейерхольдом и А. Вертинским, А. Луначарским и Л. Троцким и многими другими современниками автора.


Воспоминания

Рюрик Ивнев /Михаил Александрович Ковалев/ (1891–1981) — русский поэт, прозаик, драматург и мемуарист, получивший известность еще до Октябрьской революции. В 1917 году вместе А. Блоком и В. Маяковским пришел в Смольный и стал секретарем А.В. Луначарского. В 1920 году возглавил Всероссийский Союз поэтов. В дальнейшем отошел от активной политической деятельности, занимался творчеством и журналистикой. В данной книге представлены воспоминания Р. Ивнева о знаменитых современниках: В. Маяковском, А. Мариенгофе, В. Шершеневиче и других.


У подножия Мтацминды

Рюрик Ивнев, один из старейших русских советских писателей, делится в этой книге воспоминаниями о совместной работе с А. В. Луначарским в первые годы после победы Октябрьской революции, рассказывает о встречах с А. М. Горьким, А. А. Блоком, В. В. Маяковским, В. Э. Мейерхольдом, с С. А. Есениным, близким другом которого был долгие годы.В книгу включены новеллы, написанные автором в разное время, и повесть «У подножия Мтацминды», в основе которой лежит автобиографический материал.


Руконог

Одно из поэтических течений Серебряного века — московская футуристическая группа «Центрифуга», образовавшаяся в январе 1914 года из левого крыла поэтов, ранее связанных с издательством «Лирика». Первым изданием «Центрифуги» был сборник «Руконог», посвящённый памяти погибшего в январе 1914 года И. Игнатьева.http://ruslit.traumlibrary.net.


Часы и голоса

Рюрик Ивнев — поэт и человек интересной судьбы. Первая его книга стихов увидела свет в 1912 году, представив его в основном как поэта-модерниста. В 1917 году Рюрик Ивнев решительно принял сторону революции, став на защиту ее интересов в среде русской интеллигенции. Р. Ивнев знал многих больших людей начала XX века, и среди них — Горький. Маяковский, Блок, Брюсов, Есенин…В настоящую книгу вошли избранные стихи большого временного диапазона, которые могут характеризовать творческий путь поэта. В книгу включены воспоминания Р. Ивнева о Блоке, Маяковском и Есенине, в воспоминаниях присутствуют живые приметы того далекого уже от нас времени.


Серебряный век: невыдуманные истории

Мемуары Рюрика Ивнева – это интимный рассказ о драматичных событиях русской истории и людях на фоне смены вех.На страницах этой книги автор выступает на шумных вечерах и диспутах, встречается за кулисами с Анной Ахматовой и Осипом Мандельштамом, посещает «Башню» Вячеслава Иванова, пережидает морозы в квартире Сергея Есенина, работает вместе с Анатолием Луначарским, под руководством Всеволода Мейерхольда разыгрывает роль перед призывной комиссией, но оставляет очень мало места себе.Александр Блок, Владимир Маяковский, Николай Клюев, Александр Вертинский, Валерий Брюсов, Борис Пастернак и многие другие, ставшие культовыми фигурами Серебряного века, предстают перед читателями не хрестоматийными персонажами, известными поэтами и видными деятелями эпохи, а настоящими, живыми людьми.


Рекомендуем почитать
Канареечное счастье

Творчество Василия Георгиевича Федорова (1895–1959) — уникальное явление в русской эмигрантской литературе. Федорову удалось по-своему передать трагикомедию эмиграции, ее быта и бытия, при всем том, что он не юморист. Трагикомический эффект достигается тем, что очень смешно повествуется о предметах и событиях сугубо серьезных. Юмор — характерная особенность стиля писателя тонкого, умного, изящного.Судьба Федорова сложилась так, что его творчество как бы выпало из истории литературы. Пришла пора вернуть произведения талантливого русского писателя читателю.


Калиф-аист. Розовый сад. Рассказы

В настоящем сборнике прозы Михая Бабича (1883—1941), классика венгерской литературы, поэта и прозаика, представлены повести и рассказы — увлекательное чтение для любителей сложной психологической прозы, поклонников фантастики и забавного юмора.


MMMCDXLVIII год

Слегка фантастический, немного утопический, авантюрно-приключенческий роман классика русской литературы Александра Вельтмана.


Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы

Чарлз Брокден Браун (1771-1810) – «отец» американского романа, первый серьезный прозаик Нового Света, журналист, критик, основавший журналы «Monthly Magazine», «Literary Magazine», «American Review», автор шести романов, лучшим из которых считается «Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы» («Edgar Huntly; or, Memoirs of a Sleepwalker», 1799). Детективный по сюжету, он построен как тонкий психологический этюд с нагнетанием ужаса посредством череды таинственных трагических событий, органично вплетенных в реалии современной автору Америки.


Дело об одном рядовом

Британская колония, солдаты Ее Величества изнывают от жары и скуки. От скуки они рады и похоронам, и эпидемии холеры. Один со скуки издевается над товарищем, другой — сходит с ума.


Захар-Калита

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.