Юность - [37]

— Я? Я тоже, я тоже пью, буду пить.

— Как ты можешь с ним так говорить? Вот сюда, да, наши комнаты рядом. Не правда ли трогательно, мне неудобно, например, с ним о чем-нибудь…

— Ах, это все глупости, ты ничего не понимаешь. Пусть не воображает, что мы на всю жизнь, на шее…

— Вера, ты знаешь, она милая, но она суховатая.

— Кто? Ксения Эразмовна?

Пауза.

— Я думаю, она влюблена в дядюшку.

— Ах, глупости. Она нас просила зайти. На днях надо будет.

— Я ни за что.

— Почему? Почему? Ах, малыш, эта этажерка совсем некстати, возьми ее к себе. Нет, нет, к Ксении Эразмовне ты пойдешь, и больше нет разговоров об этом.

В комнате Верочки уютно, очень много вещей, но Вера все переставляет по-своему и занимается всем этим очень серьезно. Боря стоит у окна и барабанит по стеклу. На улице снег, пушистый, пушистый.

— Вы, конечно, не в карты, Борис Арнольдович?

— Да.

— Да в карты или да не в карты?

— Не в карты.

— Тогда в розовую, в розовую. Эдуард Францевич! Вы тоже не в зеленую. Идите в розовую, с баронессой, что вы морщитесь. Как вам не стыдно, она очаровательна. Вот право… Борис Арнольдович, а вы с кем? Ну, хорошо, тогда со мной. Эдуард Францевич, пожалуйте и вы со мной, баронессу представим полковнику.

— Фи, фи…

— Не говорите гадостей. Борис Арнольдович в первый раз у нас, он подумает, Бог знает что.

В розовой гостиной довольно большое общество. Это очень странно, что молодежи не так много, как это бывает обыкновенно, хотя хозяйка вечера совсем молоденькая.

— Ну, это совсем неправда.

— Т. е. как совсем?

— Так. Так. Я знаю, что Англия не такая коварная, как ее хотят изобразить.

— Боже! В розовой гостиной, и говорят о политике. Здесь только игра и все молоды.

— О, полковник, ваша игра не при чем, здесь все должны быть молодыми.

— Как, Верочка, ты болтаешь о политике?

— Не вмешивайся, не вмешивайся. Помни, что на вечерах, чем дальше держится брат от сестры, тем лучше. — Верочка, разгоряченная, видимо, не на шутку спором с полковником, сердито смотрит на Борю. На ней белое газовое платье, с черной лентой, она совсем хорошенькая. Боря с удовольствием смотрит на нее.

— Хохотушка.

— Что?

— Я говорю, хохотушка записалась в политики. А ты сегодня хорошенькая.

— Сегодня? Это мило. Кстати. Эдуард Францевич любит англичан. Я это знаю, он душонок.

— Ах, вот в чем дело.

— Тише. Тише. Милый, заговори с ним.

— Ты же говорила, что на вечерах, чем дальше брат…

— Ах, оставь, оставь, глупости, это тогда, а теперь…

— Горячий спор между братом и сестрой? — Звенят шпоры. Бархатистый вкрадчивый голос совсем над ухом. Вера оглядывается. Рядом Эдуард Францевич, гвардейский поручик, почтительно склонивший голову.

— Ах, нет, не спор. Я его распекаю. Он дикаренок.

— Неправда, Вера, ты…

— Молчи. Молчи, ты только глупости болтаешь.

Отношения обостряются. Требуется вмешательство третьей державы.

— Ах, Эдуард Францевич, заступитесь за меня, он меня пилит.

— Я ухожу, ухожу.

— Боби, Боби, вернись сейчас же, куда ты?

— Ксения Эразмовна. Ксения Эразмовна. Он не слушается.

— Кто? Викентий Алексеевич?

— Фанты, фанты должны исполнять все. Викентий Алексеевич, извольте исполнять. Вам что? Статуей?

— Это не совсем приятно, но все же.

— Ах, Ксения Эразмовна, Вера Арнольдовна требует почти невозможного. Я не могу на одной ноге…

— Почему же не можете, все могут.

— Ах, он слишком толстый. Ха-ха-ха.

— Я в этом не виноват.

— Побольше прогулок, прогулок, приходите завтра на свидание пешком на стрелку.

— Но кто же проверит, что я пешком?

— Ах, это так легко…

— Господа. Господа. Запоздавший гость. Позвольте представить моего кузена Владимира Александровича Ольховина. Вы, кажется, знакомы?

— Баронесса Шготц.

— Вера Арнольдовна.

Борино сердце падает. Это немыслимо. Нет, конечно, трудно, но вдруг узнает?

— Куда же вы? Борис Арнольдович? Вы незнакомы? Ваш коллега. Только он технолог, вы универсант.

Боря совсем бледный, подальше от света, чтобы не так заметно, сердце совсем останавливается. Боже!

— Что это? Зачем так пугаться? — Владимир Александрович протягивает руку, смотрит как-то поверхностно.

— Слава Богу, прошло. Кажется, не узнал. Да и трудно, почти немыслимо, в голову не придет.

— Как, до ужина? Нет. Нет. И не думай, это не вежливо и глупо. Да, да, глупо. — Верочка сердито обдергивает Борин зеленый сюртук, потом вдруг нежно: — Ну, милый, пойми, что… ну, для меня, ты должен устроить, чтобы нас посадили рядом.

— Нас?

— Ах, нет, ну, какой ты недогадыш… Понимаешь? Только незаметно.

— Ах, Вера, это так трудно и потом…

— И не трудно и не потом.

— У вас опять спор? Простите, что я все вмешиваюсь. Вы, вероятно, очень любите друг друга?

— Эдуард Францевич, скажите ему, чтобы он до ужина не уезжал.

— Как? Вы собираетесь? — Эдуард Францевич смотрит так удивленно, нежно, сквозь пенсне.

— Ах, нет.

— Ну, вот видишь, вот видишь, ты согласился.

— Вы не имеете родственницу Ольгу Константиновну Бутковцеву?

Боря старается изменить голос, сделать его басистее, но от этого только давится, закашливается и отвечает с опозданием (чувствуя, что краснеет).

— Бутковцеву? Нет? Шлитковцева у меня есть, но не родственница, а знакомая хорошая, вдова генерала.

— Вдова?

— Да.