Юность без Бога - [27]
Итак, мы прощаемся, Б. явно разочарован.
«Больше не играет роли?» — думаю я.
Хм… А ведь без этого компаса этот Б. никогда бы ко мне не пришел.
Я ловлю себя на том, что теперь думаю иначе, не так, как раньше.
Всюду ищу взаимосвязи.
Нет ничего, что бы имело значение.
Я чувствую действие неуловимого закона…
На лестнице мы встречаем адвоката.
Он живо меня приветствует.
— Хотел уже благодарить вас письменно, — говорит он, — ведь только благодаря вашему беспощадному и бесстрашному признанию я сумел прояснить эту трагедию.
Он рассказывает, что Ц. решительно излечился от своей влюбленности и что у девушки были истерические судороги, и теперь она лежит в тюремной больнице.
— Бедняжка! — торопливо добавляет он и спешит прочь, «прояснять новые трагедии».
Я смотрю ему вслед.
— Жалко девочку, — раздается вдруг голос Б.
— Мне тоже.
Мы поднимаемся по лестнице.
— Нужно ей помочь, — говорит Б.
— Да, — говорю я и вспоминаю ее глаза.
И тихие озера в лесах моей родины.
Она в больнице.
И опять на нее набегают облака, облака с серебристой каемкой.
Разве она не кивнула мне, перед тем, как сказать правду? А что говорит Т.? Она убийца, просто хотела выкрутиться… Ненавижу Т.
Резко останавливаюсь.
— Правда, — спрашиваю Б., — что вы меня между собой называли Рыбой?
— Да нет! Это только Т. так сказал. У вас совсем другая кличка.
— Какая?
— Вас зовут Негр.
Он смеется, и я вместе с ним.
Мы поднимаемся по ступенькам.
Он опять становится серьезным.
— Господин учитель, — говорит, — вам не кажется, что это все-таки был Т., хотя компас который нашли, и не его?
Я опять останавливаюсь.
Ну и что мне сказать?
Нужно сказать: «Вероятно, может быть»?
И я говорю:
— Да. Мне, кажется, это все-таки был он.
Глаза у Б. загораются.
— Все-таки он! И мы его поймаем!
— Надо надеяться!
— Мы примем постановление, что наш клуб должен помочь девочке. По параграфу седьмому, мы все в клубе не только чтобы книжки читать, но чтобы потом еще так же жить.
Я спрашиваю:
— А какой у вас девиз?
— «За правду и справедливость»!
Он весь дрожит от жажды деятельности.
— Клуб будет следить за Т., за каждым его шагом и вздохом, днем и ночью, и ежедневно будет предоставлять мне отчет.
— Отлично, — говорю я и невольно улыбаюсь.
В детстве мы тоже играли в индейцев.
Только джунгли теперь другие. Теперь они тут, у нас.
Два письма
На следующее утро я получаю взволнованное письмо от родителей. Они в ужасе, что я потерял работу. Я, что же, о них не подумал, когда выложил историю со шкатулкой? И зачем я ее рассказал?
Нет, я о вас подумал. И о вас тоже.
Успокойтесь, голодать мы уж как-нибудь не будем!
«Мы всю ночь не спали, — пишет мама, — все думали о тебе!»
«И чем мы это заслужили?» — спрашивает отец.
Он мастер цеха на пенсии, а мне сейчас надо подумать о Боге.
И все-таки, мне кажется, он у вас не живет, хотя вы и ходите в церковь каждое воскресенье.
Сажусь писать родным.
«Милые родители, не волнуйтесь, ведь Бог же поможет нам…»
Останавливаюсь. В чем дело?
Но ведь они же знают, что я в Него не верю, и подумают: вот, теперь он пишет о Боге, потому что у него дела плохи.
Нет, не надо, чтобы кто-нибудь так думал!
Мне стыдно…
Я рву письмо.
У меня пока есть гордость!
И весь день потом хочу написать родителям.
Но не делаю этого.
Я начинаю снова и снова, но душа у меня не лежит вывести слово — «Бог».
Наступает вечер, и у себя в квартире мне становится жутко.
В ней так пусто.
Выхожу на улицу.
В кино?
Нет.
Иду в бар, где недорого.
Там встречаю Юлия Цезаря, он у них — завсегдатай.
И он мне искренне рад.
— Это с вашей стороны было так достойно рассказать обо всем, и о шкатулке, в высшей степени достойно. Я б не смог! Уважаю, уважаю!
Мы выпиваем и обсуждаем судебный процесс.
Я рассказываю про Рыбу…
Он выслушивает меня очень внимательно.
— Конечно, этот самый и есть Рыба, — замечает он. А потом улыбается и говорит: — Если я смогу быть вам чем-то полезен, я в вашем распоряжении, у меня ведь тоже есть связи…
Да, связи у него, безусловно, есть.
Наш разговор то и дело прерывают. Я вижу, с каким глубоким почтением приветствуют Юлия Цезаря, многие идут к нему за советом, как к мудрому и знающему человеку.
Все они — сорная трава.
Аве Цезарь, идущий на смерть, приветствует тебя!
Внезапно во мне просыпается тоска по растлению. Как бы мне хотелось иметь булавку для галстука с черепом, у которого зажигаются глаза!
— Смотрите — письмо! — окликает меня Цезарь. — Оно выпало у вас из кармана.
Ах да, письмо!
Цезарь в это время как раз разъясняет некоей фройляйн новые параграфы в законе об общественной морали.
А я думаю о Еве…
Как она будет выглядеть в возрасте этой фройляйн? Кто поможет ей?
Я сажусь за другой столик и пишу родителям: «Не волнуйтесь, ведь Бог нам поможет!»
И уж больше письмо не рву.
Или я написал им только потому, что напился?
Неважно!
Осень
На следующий день хозяйка вручает мне конверт, его передал посыльный. Это голубой конверт, я вскрываю его и не могу не улыбнуться.
Заголовок гласит: «Первый отчет клуба».
А потом написано: «Ничего особенного не замечено».
Да, да, молодцы, клуб!
Они борятся за правду и справедливость, но не заметили ничего особенного!
Я тоже ничего не заметил.
Что же сделать, чтобы ее не осудили? Думаю о ней все время…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Жюль Ромэн один из наиболее ярких представителей французских писателей. Как никто другой он умеет наблюдать жизнь коллектива — толпы, армии, улицы, дома, крестьянской общины, семьи, — словом, всякой, даже самой маленькой, группы людей, сознательно или бессознательно одушевленных общею идеею. Ему кажется что каждый такой коллектив представляет собой своеобразное живое существо, жизни которого предстоит богатое будущее. Вера в это будущее наполняет сочинения Жюля Ромэна огромным пафосом, жизнерадостностью, оптимизмом, — качествами, столь редкими на обычно пессимистическом или скептическом фоне европейской литературы XX столетия.
В книгу входят роман «Сын Америки», повести «Черный» и «Человек, которой жил под землей», рассказы «Утренняя звезда» и «Добрый черный великан».
Латиноамериканская проза – ярчайший камень в ожерелье художественной литературы XX века. Имена Маркеса, Кортасара, Борхеса и других авторов возвышаются над материком прозы. Рядом с ними высится могучий пик – Жоржи Амаду. Имя этого бразильского писателя – своего рода символ литературы Латинской Америки. Магическая, завораживающая проза Амаду давно и хорошо знакома в нашей стране. Но роман «Тереза Батиста, Сладкий Мёд и Отвага» впервые печатается в полном объеме.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В рубрике «Документальная проза» — главы из книги французского журналиста Ксавье де Отклока (1897–1935) «Коричневая трагедия» в переводе Елены Баевской и Натальи Мавлевич. Во вступлении к публикации Н. Мавлевич рассказывает, что книга была «написана под впечатлением поездки по Германии сразу после пришествия Гитлера к власти». В 1935 году автор погиб, отравленный агентами гестапо.«Эта Германия в униформе любит свое безумие, организует его, извлекает из него колоссальную выгоду… пора бы уже осознать всю мерзость и всю опасность этого психоза…».
В рубрике «Статьи, эссе» — статья филолога Веры Котелевской «Блудный сын модернизма», посвященная совсем недавней и первой публикации на русском языке (спустя более чем полувека после выхода книги в свет) романа немецкого классика модернизма Ханса Хенни Янна (1894–1959) «Река без берегов», переведенного и прокомментированного Татьяной Баскаковой.В рубрике «Интервью» два американских писателя, Дженнифер Иган и Джордж Сондерс, снискавших известность на поприще футуристической социальной фантастики, делятся профессиональным опытом.
Следом в разделе художественной прозы — рассказ американского писателя, выходца из индейской резервации Шермана Алекси (1966) «Потому что мой отец всегда говорил: я — единственный индеец, который видел своими глазами, как Джимми Хендрикс играл в Вудстоке „Звездно-полосатый флаг“». «Чем же эта интерпретация гимна так потрясла американцев?», — задается вопросом переводчица и автор вступления Светлана Силакова. И отвечает: «Хендрикс без единого слова, просто сыграв на гитаре, превратил государственный гимн в обличение вьетнамской войны».Но рассказ, не про это, вернее, не только про это.
Далее — Литературный гид «Странствующий по миру рыцарь. К 400-летию со дня смерти Сервантеса».После краткого, но содержательного вступления литературоведа и переводчицы Ирины Ершовой «Пути славы хитроумного идальго» — пять писем самого Сервантеса в переводе Маргариты Смирновой, Екатерины Трубиной и Н. М. Любимова. «При всей своей скудости, — говорится в заметке И. Ершовой, — этот эпистолярий в полной мере демонстрирует обе составляющие постоянных забот писателя на протяжении всей его жизни — литературное творчество и заработки».Затем — «Завещание Дон Кихота», стихи другого классика испанской литературы Франсиско де Кеведо (1580–1645) в переводе М. Корнеева.Романтическая миниатюра известного представителя испаноамериканского модернизма, никарагуанского писателя и дипломата Рубена Дарио (1867–1916) с красноречивыми инициалами «Д.