Юноша с перчаткой (рассказ студентки) - [18]

У меня от мамы нет секретов. Может быть, потому, что у меня их нет вообще. И я рассказываю ей, как продавщица решила, что я выхожу замуж и что Валька меня любит, – «это даже видно со стороны…».

Мама смотрит на меня, подпершись рукой. Она смотрит изучающе. Она меня рассматривает…

– Мне тоже так казалось, – говорит она.

Слова продавщицы произвели на нее впечатление. И меня это смешит и злит одновременно.

– Да, всем так казалось, – говорю я. – Тебе, Юльке, продавщице! Всем, кроме нас с Валькой…

Я не люблю, когда мама меня рассматривает. Я знаю, что в это время она думает обо мне. О том, что в мои девятнадцать у нее были ее Зинаида, и Лера, и ее тихая Варя, и, главное, был ее Лешка, с которым она впервые поцеловалась, когда ей было пятнадцать лет. Она думает обо мне, потому что я еще ни с кем не целовалась…

Ну и что же! Зато у меня есть Нина и Юлька! И мой Сурок со мною. В институте он не был с того дня, как мы ехали вместе в автобусе. Наверное, заболел. Я о нем совсем не вспоминала это время…

– Между прочим, тебе тут звонили, – говорит папа. – Во-первых, Нина… У нее изменился номер телефона.

– А во-вторых? – говорю я.

– Что-то я не вижу своей чашки, – говорит папа. Это его затея, чтобы у каждого было все свое: своя чашка, своя ложка, своя тарелка. Он любит порядок и любит воспитывать нас с мамой. Он ищет свою чашку и не торопится продолжать.

– А во-вторых? – говорю я опять.

– Вот она, – говорит папа. – Задвинули в самый угол! А во-вторых, этот… Суслик…

– Сурок, – говорю я. – Когда ты выучишь?

– Какая разница, – говорит папа. – Суслик, Сурок… Кстати, бас у него, как у хорошего волка!

– Ну, и что он хотел? – спрашиваю я равнодушным голосом.

– Не знаю… Почему-то он счел нужным сообщить мне, что у него ангина…

– Понятно, – говорю я.

– Вот видишь, тебе все понятно, – говорит папа. Он удаляется вместе со своей чашкой к себе в комнату. Он идет «двигать» диссертацию.

В основе папиной диссертации лежит жилой комплекс. Как-то я сострила насчет «комплекса неполноценности», и папа обиделся. Он ценит юмор, но только в тех случаях, когда это не касается его самого.

Бедный Сурок! Значит, у него ангина!.. И в это воскресенье мне не придется писать его портрет. Однако какой прогресс! Сурок звонит! Сурок предупреждает, что не сможет прийти… Видимо, он понял, что ему не отвертеться… Представляю, как он краснел и смущался, когда разговаривал с папой!.. Нет, я непременно его приручу!

А пока что я испытываю какое-то облегчение. На душе у меня сумбур, и писать мне сейчас не хочется. Для работы нужна сосредоточенность. Только тогда может что-нибудь получиться.

Я беру «Литературные портреты» Моруа и пытаюсь читать, но даже чтение не идет в голову. Тут много интересных мыслей с писателях и вообще об искусстве. Например, он пишет, что у Греза все женские головки были мадемуазелью Бабюти – так звали ту, в которую он был влюблен, – «под его кистью даже Бонапарт приобретал женские черты и слегка походил на Бабюти…». Это место мне так понравилось, что я его даже выписала в свою записную книжку. Я пишу в ней редко, от случая к случаю. В основном высказывания художников или стихи.

«Как уловить и как выразить, из чего создан этот прелестный рот, в котором столько бесконечного изящества? В нем всего только несколько мазков желтой краски и несколько штрихов синей». Это Ван Гог цитирует Шардена, и лучше, по-моему, не скажешь. Я только не люблю слово «мазок». Мне слышится в нем что-то врачебное. И хочется сказать: «Мазок не кладут, а берут! Из горла!»…

Сегодня я смотрю в книгу и ничего не понимаю. Я думаю о Вальке, о нашем походе за туфлями, О том, как он спросил: «Они тебе действительно нравятся?»… И в голове у меня мелькнуло, что он купил их для меня. Как ту конфету в буфете…

Я стараюсь представить себе его невесту. Почему-то она представляется мне черненькой. Наверное, потому, что я путаю Касимов и Тананариве. Она его ждет. Потому что она любит его… И однажды подруга ей говорит: «Знаешь, сколько о Москве девушек?!» И она решает не ждать, пока Валька окончит институт…

Интересно, какая у них будет свадьба? Неужели такая же, как у Нины?.. Вряд ли у них наберется столько родственников… Валька будет стоять рядом со своей невестой. И когда все закричат: «Горько!» – они посмотрят друг на друга, и он подмигнет ей чуть заметно. А потом они пойдут танцевать, и Валька увидит ее белые туфли и вспомнит этот день и меня…

Когда никого нет поблизости, я набираю номер, который записал папа. Нина сама берет трубку. По ее оживленному и немного ненатуральному тону я догадываюсь, что Гера где-то поблизости от нее.

– Ты куда пропала? – говорит она.

– Это ты пропала, – говорю я.

– Ленка, я закрутилась, – говорит она. – Сессию завалю, это точно!.. Какие-то мы с Герой неорганизованные… Сказать, чем мы сейчас занимаемся? Ты не поверишь! Разрабатываем план летней поездки! Карта на полу разостлана, а мы на четвереньках ползаем и карандашом отмечаем… Ну как?!

– Экстазно, – говорю я. – На мотоцикле поедете?

– На мотоцикле… Как дьяволы в печных горшках…

– В ночных, – поправляю я.

– Я нарочно переделала, – говорит Нина. – Чтобы Геру не травмировать! Он у меня такой стеснительный. Да, Герочка? – Она смеется ненатурально и добавляет: – Шютка!..