Юмористические рассказы - [46]

У папы Сидорова отпала челюсть.

«Во дает баба! — ахнул он, — Шпионов приставила! Надо же!»

Папа Владыкин почувствовал себя ограбленным. У него было такое ощущение, будто кто-то вдруг вырвал из его занесенной руки карающий ремень.

Ироничный пана Копницкий впервые за все собрание растерялся. Он судорожно пытался решить задачку на морально-этическую тему со многими неизвестными. И никак не мог…

В тот же вечер молчаливый ужин в семье Владыкиных закончился столь же молчаливой поркой. Помня наказ Алевтины Прокопьевны, папа Владыкин действий своих не объяснял.

Не подвел учительницу и родитель Сидоров. Он только сказал жене:

— Зашей этой цаце карманы.

Что послушная его Маруся тут же и выполнила.

У Копницких дело обошлось вовсе без эксцессов. Озадаченный папа весь вечер обсуждал с мамой абстрактную проблему этичности отдельных методов школьного воспитания. Обсуждали они ее громко: в демократичной семье Копницких принято было ничего не скрывать от ребенка. Конкретных имен, правда, родители не называли, заменяя нх такими оборотами, как «допустим, некая учительница некоего четвертого класса…»

На другой день в школе № 148 произошло ЧП. Во время большой перемены был жестоко поколочен и вывалян в грязи «зеленый патруль» в составе отличниц учебы Пупыкиной и Бякиной.

Алевтина Прокопьевна протрубила новый сбор родителей.

В наш нервный век

Странное и отчасти даже загадочное превращение испытал на днях Лазарь Сергеевич Дубейко. Он, как сам рассказывает, с утра почувствовал в себе какую-то легкость и безмятежность.

Почувствовал беспричинно, поскольку никаких таких радостных событий отнюдь не произошло.

Правда, было тепло. Солнечно. И не пыльно (ночью дождичек покрапал.) Но все это, разумеется, в счет не шло. Накануне тоже солнечно было, однако Лазарь в овощном магазине одному гражданину чуть уши не открутил, когда тот его нечаянно арбузом толкнул.

В том-то и фокус, что это душевное настроение возникало где-то внутри его организма. В результате, может быть, невидимой химической реакции или другого какого-то сдвига. Потому что снаружи, повторяем, ничего отрадного в его жизни, как обычно, не случилось, а скорее даже наоборот.

После завтрака поехал он на рынок — за картошкой.

Троллейбус попался старый. В задних дверях пассажиров током било. Причем те, кто помоложе и поэнергичнее, успевали все-таки заскочить в вагон и там уже соображали, что их вроде стегануло. Ну, а менее разворотливые, сразу получив, как говорится, по очкам, так и оставались на улице. Этим, конечно, особенно досадно было. Одни стукнутый гражданин так остервенился, что квартала полтора, однако, гнался за троллейбусом и кидал ему вслед комками грязи.

Лазаря тоже шибануло током. Основательно кокнуло — так, что левая нога у него мгновенно занемела и отключилась.

В другой бы раз Лазарь этот вонючий троллейбус в щепки разнес — даже сомневаться нечего. А тут он лишь помял ногу руками и добродушно спросил водителя.

— Это что же у вас — новинка? Электротерапия? Но водитель не расположен был к шуткам.

— Че скалишься-то?! — сказал он. — У людей план горит — полупустой вагон гоняю, — а он скалится!

Где-то очень далеко, где-то в позавчерашнем Лазаре шевельнулась было мысль: «У-у каменная ты душа! Людей током калечит, а у него план одни на уме!» Но сразу же другие, игривые, соображения, порожденные новым его состоянием, оттеснили эту мысль.

Лазарь снова приоткрыл дверь к водителю и сказал:

— Вот что, братуха, — так дело не пойдет. Во-первых, ты сегодня, действительно, на кефир себе не заработаешь, а во-вторых, какой-нибудь нервный товарищ запросто может и шею намылить. Ты давай-ка по-другому действуй: впускай их через переднюю дверь, а выпускай через заднюю.

— Елки! — обрадовался водитель. — Это же идея! — он тут же схватил микрофон и объявил новый порядок посадки-высадки.

Обстановка в троллейбусе сразу оживилась.

Теперь пассажиры входили через переднюю дверь, продвигались в конец троллейбуса, обилечивались и выскакивали наружу с перекошенными лицами.

Сам Лазарь тоже вышел через заднюю дверь, получив на прощанье удар в поясницу.

Веселое настроение его, впрочем, не улетучилось, и он, помахивая авоськой, вступил на рынок.

— Почем картошка, мамаша? — спросил Лазарь крайнюю тетку.

— Двадцать пять копеек килограмм. Бери, сынок, — не пожалеешь. Картошка рассыпчатая, скороварка. И крупная — гляди какая!

Картошка, точно, была крупная. В среднем, каждая штука вытягивала на пятачок.

— А чего это она у вас дырявая вся? — поинтересовался Лазарь.

— Иде дырявая?! — заволновалась тетка. — Фу ты, господи! Скажут тоже — дырявая! Да это ее вилами покололи при копке. Тут от срежется и тут от — глядишь, еще больше половины целой останется.

В другой раз Дубейко эту тетку на части порвал бы за подобный ответ. Он бы ее поганую картошку по всему базару раскатал, до милиции бы дошел и до горисполкома. А тут почему-то лишь усмехнулся и сказал:

— Ах, вилами! Тогда извините! Виноват — не сообразил. Подумал, что она такая уродилась.

— Что ты, милок! — возразила тетка. — Уродилась она целая. Нынче картошка, вообще, хорошо уродилась — грех жаловаться. Не знаем даже, куда её девать.