Юля - [12]
— Почему ты не ужилась со своим мужиком? — допытывался он, поглядывая на нее не только с усмешкой, но и чересчур смело, и этим сильно смущая ее.
— Ростом был мал, — ответила Юля.
— Если в рост не пошел, так, видать… Ого, маленькие мужчины крепкие!
— У тебя только одно на уме! — укорила она. — А ведь детей трое!
— А что может быть лучше этого? — не унимался он, — Может, никто другой лучше меня не понимает тебя. Была замужем, родила, расцвела — и без мужа… Ого, как тебе трудно!
— Не мели чего зря, — обрезала его Юля, — распустил язык, как кнут.
— Что значит — не мели, — ребячился Степан, — Давай вот договоримся: выйди когда–нибудь вечером, посидим.
— Сейчас вот если огрею, — Юля взмахнула колом, который держала в руках, — то не только сядешь, но и ляжешь.
— Я серьезно. Ей–богу, в деревне нет более красивой и более желанной, чем ты… Думаешь, только я один исподтишка на тебя поглядываю? Нет. Микола вон сохнет по тебе.
— Перестань, Степан, — попросила Юля, — мне только и думать о том, кто по мне сохнет или по ком мне сохнуть. Хватает и других забот.
— Чудная ты, говорю тебе. Да что бывает важней этого? У меня это важней всего. Это же жизнь, радость наша.
— А твоей жене радость, что ты ползаешь так, шкодишь?
— Ну…
— Вот тебе и ну! Распустился ты, разболтался, а она, Маруся твоя, глупая, не проучит тебя…
Под вечер, когда уже заканчивали ставить забор, когда голову его еще кружил хмель после обеденной чарки, Степан особенно разошелся, говорил только о женщинах, о любви. Потом, оглянувшись, подошел к ней, шепнул, что сегодня вечером он придет, сыпнет песком в стекла — пусть тогда выйдет.
Юля засмеялась, приняв его слова за шутку, и сказала, что поздно ему ходить к другим женщинам на свиданье, когда женат, когда трое детей на шее, что и ей невелика радость выбегать к нему, только у нее и забот.
…Той ночью Юле не спалось. Пришла из школы, помогла матери управиться по хозяйству, сходила потом к соседям посмотреть телевизионный фильм. Фильм был интересный, про любовь — о том, как молодой парень влюбился в молодую, но замужнюю женщину, она разошлась с мужем, имея от него ребенка. Женщина долго избегала парня, боялась еще раз ошибиться, но тот оказался настойчивым и добился своего: ему не только поверили, но и полюбили его.
Юля думала про себя, про мужа и сына, гадала, смогла бы она сейчас вот так навсегда вычеркнуть из памяти Геннадия, любовь к нему. Мужа она могла забыть, раздумывала Юля, а вот свою любовь к нему, может, и нет. Любовь ее была настоящей, чистой, первой, и забыть любимого человека, тем более так быстро заменить его кем- то, она не могла.
Правда, ей тяжело жить одной. Она ведь еще молода, у нее столько сил, она тянется ко всему хорошему, хочет любить и быть любимой, рожать детей. Лежала, думала и вдруг услышала тихий стук в окно, а потом в дверь.
Мать спала, и, чтобы она не проснулась. Юля вскочила, накинула на себя халат и выбежала в сени.
— Кто там? — спросила она, но дверь не открыла — было уже поздно.
— Я, — услышала Степанов шепот.
— Чего тебе?
— Впусти…
— Поздно уже, иди домой, — сказала Юля, в душе закипела злость, обида на Степана.
— Открой… Жене надо помочь…
— Что с нею? — верила и не верила ему Юля.
— Да открой ты, не съем же я тебя.
Юля откинула крючок. Степан толкнул дверь, плечистый, высокий, шагнул в сени, обняв, припал к ней, начал искать своими губами ее рот.
— Юлька, — шептал он и тянул ее к стене. — Не могу без тебя. Люблю…
Он целовал ее в щеки, в уголки губ, а она вначале растерялась, замерла, но сразу опомнившись, изо всей силы толкнула его за дверь. Степан, не ожидая такого, упал с крыльца, ударившись руками о землю. Юля в это время успела снова закрыть сени.
— Юлька, — он почти тут же вскочил, бросился к двери, — впусти, ну впусти, прошу тебя. Никто и знать не будет… Неужто ты думаешь вот так весь век кручиниться, сохнуть? Слышишь, никто и знать не будет…
— Уходи прочь, — отдышавшись и сдерживая волнение, с возмущением приказала она, — и чтоб ноги твоей больше тут не было! Утешитель нашелся!..
— Знаю, все знаю, — пренебрежительно, совсем другим, каким–то злобным голосом проговорил Степан. — С ним, с Миколой, крутишься.
— Знай себе, — твердо отрезала она, — что захочу, то и сделаю, сама себе госпожа. А ты сюда больше и носа не показывай, кобель бродячий.
Сказала и ушла в хату; Степан еще что–то бубнил, а потом, наверное, дворами потащился домой, потому что шагов его под окнами не было слышно.
Юля, растревоженная, обиженная, долго не могла уснуть в ту ночь, думала: был бы муж, не унизили бы ее так, была бы защита…
6
Юля колола дрова и вспоминала все это. Когда разбила последнее полено, положила топор на колоду, а сама вышла на улицу. Хотелось взглянуть на сына — где малый, что делает, в каком он виде. Петька бегал с ребятами поблизости, был весь мокрый, наверное, набрал воды и в сапоги, потому что слышно было, как в них хлюпало.
Юля подозвала его и повела домой, заставила раздеться, разуться и полезать на печь. Она ругала себя, что так долго оставляла его без присмотра, простудится, тогда не оберешься беды.
Петька нехотя полез на печь, а Юля пошла к сараю. Положила у наружной стены два полена и начала складывать на них рубленые дрова: тут скорей высохнут, проветрятся, чем в сарае.
"Прошли годы, и та моя давняя обида, как говорил уже, улеглась, забылась или вспоминалась уже с утухшей болью. Ожила, даже обожгла, когда увидел старого Вишневца на площадке возле своей городской квартиры. До этих пор, может, и лет пятнадцать, он не попадался мне на глаза ни в столице, ни в том городке, где сейчас живет, ни в нашей деревне, куда и он, как говорят, изредка наезжает. После встречи с Вишневцом я наказал себе: сдерживайся, дорогой, изо всех сил и ненароком не обижай человека. Когда знаешь тяжесть обиды, боли, так не надо сознательно желать этого кому-то.".
"Я в детстве очень боялся цыган. Может, потому, что тогда о них ходило много несуразных легенд. Когда, к слову, делал какую-нибудь провинность, так мать или бабушка обыкновенно грозили: «Подожди- подожди, неслух! Придет вот цыганка — отдадим ей. Как попадешь в цыганские руки, так будешь знать, как не слушать мать и бабушку!» И когда зимой или летом к нам, на хутор, действительно заходила цыганка, я всегда прятался — на печи в лохмотьях или даже под кроватью.".
Белорусский писатель Генрих Далидович очень чуток к внутреннему миру женщины, он умеет тонко выявить всю гамму интимных чувств. Об этом красноречиво говорит рассказ "Ада".
"Признаться, она тогда не принимала всерьез робкого Сергея, только шутила: в то время голову ей заморочил председатель колхоза — молодой, красивый, как кукла. Он был с ней очень вежлив, старался сам возить ее всюду на своем «газике». Часто сворачивал в лес, показывал, где в бору растут боровики, как их искать, заводил в такую чащу, что одна она не могла бы выбраться оттуда. Боровиков она так и не научилась находить в вереске, а вот голова ее очень скоро закружилась от «чистого, лесного воздуха», и она, Алена, забеременела.".
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.
Известный роман выдающегося советского писателя Героя Социалистического Труда Леонида Максимовича Леонова «Скутаревский» проникнут драматизмом классовых столкновений, происходивших в нашей стране в конце 20-х — начале 30-х годов. Основа сюжета — идейное размежевание в среде старых ученых. Главный герой романа — профессор Скутаревский, энтузиаст науки, — ценой нелегких испытаний и личных потерь с честью выходит из сложного социально-психологического конфликта.
Герой повести Алмаз Шагидуллин приезжает из деревни на гигантскую стройку Каваз. О верности делу, которому отдают все силы Шагидуллин и его товарищи, о вхождении молодого человека в самостоятельную жизнь — вот о чем повествует в своем новом произведении красноярский поэт и прозаик Роман Солнцев.
Владимир Поляков — известный автор сатирических комедий, комедийных фильмов и пьес для театров, автор многих спектаклей Театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Им написано множество юмористических и сатирических рассказов и фельетонов, вышедших в его книгах «День открытых сердец», «Я иду на свидание», «Семь этажей без лифта» и др. Для его рассказов характерно сочетание юмора, сатиры и лирики.Новая книга «Моя сто девяностая школа» не совсем обычна для Полякова: в ней лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия — сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.