Югославская трагедия - [109]

Комиссар бригады тем временем занимался «полевой работой». Ходил с молотком и горным компасом по окрестностям, собирал разные минералы и окаменелости, упаковывал камешки в бумагу и, надписывая пакетики, складывал их в свой рюкзак. Один серый камень он показал мне.

— Это жерновой точильный камень. Я разыскал здесь выход его и нанес на карту. Пригодится.

Подошедший Катнич тоже осмотрел камень.

— Жерновой? Это которым мелют зерна? Но вряд ли это интересно сейчас.

— Воина идет к концу. Пора подумать и о мирном будущем. — Глаза Магдича мечтательно улыбались.

— Да, пора, — согласился Катнич. — Но мне кажется, что мистер Маккарвер, с которым вы беседовали на эту тему, имел в виду другие, более солидные ископаемые.

— Его интересовало все.

— В каких целях? — спросил я. — Какое дело американцам до ваших ископаемых?

— О! Судя по словам Маккарвера, они готовятся оказать нам большую помощь, особенно после войны! — простодушно воскликнул Магдич. — Для этого им важно знать, чем мы богаты и чего у нас нет; недостающее нам дадут Штаты.

— Я убежден, что Маккарвер не бросает слов на ветер, — сказал Катнич, как-то странно ухмыляясь. — Что еще вы разыскали по пути, друже комиссар?

Магдич готов был часами рассказывать о богатствах родной земли, которые нужно еще открыть и изучить. О будущем он думал, вероятно, больше, чем о настоящем. Геологией увлекался сильнее, чем своей военной работой.

Ночь выдалась светлая, лунная. Но густые облака то и дело наплывали на луну. Смоляная гладь реки тускло отлизала беспокойным, мерцающим блеском. Высокая скала перегораживала реку широкой тенью. Плоты шли, держась в створе этой тени. Быстрое течение прибивало их к камням противоположного берега в том месте, где река делает крутой поворот. Поднявшись на крутизну, мой взвод бесшумно подполз через виноградники к шоссе. Внезапным налетом с тыла мы сбили вражескую заставу у моста, открыли путь батальону. На рассвете с криками «Смерть фашизму!» ворвались в Коницу.

— Как вам удалось пробиться? — спрашивали нас черногорцы.

Мы едва могли отвечать. Сказалась страшная усталость от непрерывного напряжения, испытанного в последние сутки. Бойцы ложились тут же, на камнях мостовой, мгновенно засыпали.

Командир черногорцев Тодор Радович, все в том же поношенном мундире, красиво облегавшем его высокую фигуру, легкой поступью приблизился ко мне и, тряхнув густой волнистой шевелюрой, дружески поздоровался.

— И в счастье и в несчастье мы вместе! Привет русскому человеку!

Я пожал его тонкую, сухощавую руку.

— Новости-то какие, а?

Он усадил меня на ступеньках подъезда полуразрушенного дома.

— Ваши русские — просто молодцы!

— А в чем дело? — встрепенулся я.

— Не волнуйся, расскажу. Нам, как видишь, пришлось нарушить приказ командира корпуса Поповича, — неожиданно тихо сообщил Радович и, заметив, что я открыл рот, лукаво засмеялся. — Только уговор — не перебивать!

— Ну-ну! — торопил я.

— Когда мы услышали про советскую миссию, то оставили свои исходные рубежи. Бойцы называли их «безысходными». Пошли на Коницу. Как видишь, захватили город. А удержать его было трудно. Это мы понимали. Наш комиссар уехал за помощью, вас искать. Тут-то и началось. Русская радиостанция из Дрвара передала нам, чтобы мы разложили ночью на окраине Коницы костры в виде прямоугольника. Начальник ОЗНА Громбац возражал, говорил, что это привлечет авиацию противника. Но я все-таки приказал на риск разжечь костры. И представь себе, в полночь прилетели ваши самолеты. Сбросили на парашютах как раз то, что нам нужно, в чем мы больше всего нуждаемся, чего нам не дают ни англичане, ни американцы, — противотанковые ружья и зенитные крупнокалиберные пулеметы. Теперь мы можем бороться и с танками и с самолетами. И еще, что очень важно, — нам сбросили медикаменты.

— Дай я тебя расцелую, друже Тодор! — воскликнул я вне себя от радости. — Значит, ночью я действительно слышал гул самолетов, прилетавших из Советского Союза.

— Ну, ну, меня-то за что? А в общем я не прочь. По-русски. Троекратно.

Мы расцеловались.

— Вот видишь, друже, что значит искренняя помощь, — продолжал Радович. — Ваши базы где-то на Украине, за тысячу километров отсюда. А вот сумели же летчики прилететь.

— И много было самолетов? — спросил я.

— Восемь или десять. Они шли один за другим, через каждые две-три минуты. Если б ты видел, друже, как они точно сбрасывали груз на наш прямоугольник. Как будто клали в закром. Бросали с высоты не более полутора тысяч метров, и не боялись. А ведь в этом районе есть горы свыше двух тысяч метров.

Трудно передать, какое я испытывал счастье. Счастье и огромный подъем. Словно мне самому передалась частица силы моей Родины. Я как бы ощутил прикосновение ее могущественных и заботливых рук, протянувшихся к нам сюда, на берег Неретвы.

— Да, не то, что наши западные друзья, — возбужденно говорил Радович. — На официальных банкетах, в речах по радио только от них и слышишь: поможем, поможем, поможем… Генерал Маклин, как только сюда приехал, заявил: «Основная задача моей миссии — это максимальная помощь НОВЮ». С этой якобы целью были даже созданы так называемые Балканские воздушные силы. А на деле — сам, небось, видишь. Блеф! Гора ошибок и лабиринт вертлявых объяснений. Показали себя в своем настоящем виде. Зато фасону-то сколько! Любят пускать пыль в глаза! Сначала отговаривались тем, что пока их базы находятся в Африке, они нам существенной помощи оказать не могут. Другое мол дело будет, когда перенесем базы в Италию. Наконец, организовали морские и авиационные базы в Италии, в частности в Бари. Расстояние от этих баз до нашего побережья пароход пройдет в одну ночь. Самолет «Дакота» покроет маршрут за три четверти часа. Да и лететь-то ему не над территорией противника с зенитной обороной, с аэродромами и площадками истребителей, а над Адриатическим морем. Никакой воздушной защиты там нет. Это совсем не то, что приходится преодолевать вашим летчикам.