Югославия в XX веке. Очерки политической истории - [185]

. Так что ее тайные предложения могли через него делаться. Однако среди тех же ставших доступными советских материалов есть телеграмма Молотова от 14 марта 1941 г. полпредству СССР в Белграде о том, что ставшие распространяться слухи о якобы переговорах с югославами о военном союзе – вымысел⁹⁴.

В историографии не раз высказывались сомнения, не являлись ли сообщения Гавриловича предпринятой им с участием Симича, а возможно, и англичан мистификацией, запущенной с целью толкнуть Белград на обращение к Москве с предложением о заключении советско-югославского военного союза. Подобная мистификация могла быть обусловлена надеждой, что в случае советского согласия произойдет решительное укрепление позиции Югославии, которое позволит отвергнуть требование Гитлера, а если согласия СССР получить в итоге не удастся, то все-таки на время переговоров возникнет отсрочка присоединения к Тройственному пакту. Отсрочка тоже была способна считаться важной целью, ибо давала больший шанс на то, чтобы в конечном счете не допустить самого присоединения. Вместе с тем в историографии не исключалось, что намеки Москвы на возможность советско-югославского военного пакта имели место на самом деле, а телеграмма Молотова была призвана замести следы ввиду боязни осложнения советско-германских отношений⁹⁵. Во всяком случае, истинная подоплека сообщений Гавриловича остается пока загадкой.

Такой же загадкой остается пока и другое. Некоторые тогдашние деятели «Демократической левицы» и Народно-крестьянской партии, довольно тесно контактировавшие с КПЮ и с советским полпредством в Белграде, утверждали впоследствии в своих мемуарах, будто накануне упомянутого выше заседания правительства, на котором было принято решение о присоединении к Тройственному пакту (напомним, что оно состоялось вечером 20 марта), временный поверенный в делах СССР В.З. Лебедев официально передал югославской стороне предложение о заключении союза между СССР и Югославией при условии, что последняя не присоединится к Тройственному пакту⁹⁶. На подобное советское предложение ссылался в ходе этого же заседания правительства один из тех его членов, которые высказались против присоединения к Тройственному пакту. Но министр иностранных дел Цинцар-Маркович в ответ заявил, что ему о таком советском обращении ничего не известно⁹⁷. Ни советские, ни югославские архивные документы, которые были до сих пор доступны для исследования, не содержат никаких упоминаний о такого рода шаге Лебедева. Так что не ясно, имел ли он место в действительности или и здесь могла быть какая-то мистификация.

Но независимо от того, какой была истинная подоплека сообщений Гавриловича из Москвы или версии о предложении, будто бы сделанном через Лебедева, ни все это, ни усилия Лондона и Вашингтона повлиять, чтобы Белград воздержался от присоединения Югославии к Тройственному пакту, не дали результата. Исходя из того, что отказ присоединиться к пакту чреват угрозой нападения Германии, Италии, Венгрии и Болгарии, Павел был не в состоянии идти на риск подвергнуть страну такой опасности. Он скептически относился как к британским обещаниям оказать Югославии, если она вступит в войну с «осью», помощь вооружением и авиационным прикрытием из Греции, так и к доводам англичан, что югославская армия, напав на итальянские силы в Албании, сможет захватить там большие склады необходимых боеприпасов. Скепсис был вызван не только пониманием весьма на самом деле ограниченных в тот момент британских возможностей. Не менее, если не еще более важную роль играло соображение принца-регента по поводу того, что любая стратегия, при которой югославская армия была бы сосредоточена в более целесообразных с военной точки зрения операциях в юго-восточной и центральной частях страны, имела бы своим политическим результатом разрушение Югославии, ибо необходимое при этом ослабление, если не вообще отступление на севере и северо-западе было бы воспринято хорватами, а также словенцами как отказ государства от их защиты⁹⁸. Не говоря уж об упомянутом выше сомнении Павла, как и ряда югославских военных руководителей, в способности страны к сколько-нибудь длительному отражению агрессии. Кроме того существуют недостаточно документально подтвержденные версии, что к тому времени в распоряжении принца-регента были разведданные о намеченном Гитлером нападении в ближайшие месяцы на СССР и что даже сам фюрер сказал об этих своих планах Павлу при недавней встрече с ним⁹⁹. Если Павел действительно располагал такими сведениями, то они могли уменьшать в его глазах риск присоединения к Тройственному пакту, давая основания рассчитывать, что нацистскому руководству, когда оно окажется занятым масштабной войной на востоке, будет просто не до Югославии и серьезных требований к ней.

25 марта в Вене Цветкович и Цинцар-Маркович подписали от имени Югославии протокол о присоединении страны к Тройственному пакту. Как и было предварительно согласовано, подписание сопровождалось обменом нотами между Риббентропом и Чиано, с одной стороны, и Цветковичем – с другой. В нотах Риббентропа и Чиано содержались гарантии, дававшиеся Германией и Италией Югославии: 1. Уважать ее суверенитет и территориальную целостность; 2. Во время войны не требовать прохода или транспортировки войск через югославскую территорию; 3. Не требовать от Югославии военной помощи; 4. «При новом определении границ на Балканах» учесть заинтересованность Югославии в территориальной связи с Эгейским морем путем «распространения ее суверенитета на город и порт Салоники». В ответных нотах Цветковича подтверждалось получение германских и итальянских нот, а также содержалось обязательство югославского правительства считать третью и четвертую гарантии строго секретными и публиковать их только в случае, если это будет согласовано с правительствами держав «оси»