Югославия в XX веке. Очерки политической истории - [151]
Осуждение авторитарного централистского режима выразили и Словенская народная партия с Югославянской мусульманской организацией. Их «пунктации», принятые в конце 1932 – начале 1933 г., призывали к демократизации и федерализации Югославии, которой следовало состоять из «равноправных историческо-политических единиц». В их числе – Словения и Босния и Герцеговина.
Вслед за пречанами демократы и радикалы предали гласности собственные «письма сторонникам». Л. Давидович и А. Станоевич настаивали на упразднении диктатуры, реставрации парламентского строя, в рамках которого следовало достичь «согласия сербов, хорватов и словенцев» по поводу нового внутреннего устройства страны. Демократы видели ее состоящей их крупных «самоуправляющихся областей». Основанием для федерализации должно было стать признание того, что у сербов, хорватов и словенцев имелись «индивидуальные культурно-исторические особенности». Радикалы не шли столь далеко и ограничились высказыванием «против централизма, но за унитаризм и самоуправление»>28.
Таким образом, экономические трудности, сократившие имевшийся после 6 января ресурс популярности личной власти короля, активное отторжение значительной частью населения навязываемой идеологии привели к ситуации, описанной современным отечественным исследователем: «Даже когда подобные (авторитарные. – А.С.) политические структуры формируются при общественной поддержке, обусловленной разочарованием общества в некомпетентных и коррумпированных политиках, пришедших к власти на основе демократических процедур, со временем они начинают восприниматься обществом как нелегитимные»>29.
Отметим, что лишь косвенным свидетельством вышеописанного кризиса легитимности можно считать выступления оппозиционно настроенных политиков. Его достоверным признаком было поведение самих носителей режима, демонстрировавших неуверенность в собственных силах, сомнения в общественной поддержке проводимого курса. Спустя всего несколько месяцев после переворота – в апреле 1929 г. премьер-министр вынужден был констатировать: «Вера чиновников в стабильность нынешнего правительства стала меньшей по сравнению с первыми днями его правления. Разные интриги и сплетни, запускаемые в народ, имеют целью представить правящий режим как временный. Не только бывшие активные политики, но и чиновники на действительной службе сплетничают, будто скоро радичевцы войдут в правительство, а Маринкович пишет конституцию и так далее. Несомненно, это пагубно влияет на чиновничество, которое больше не проявляет былого рвения»>30.
Самим министрам аналогичные претензии П. Живковичу пришлось высказывать от имени короля Александра уже в мае 1929 г.: «Разные слухи ходят о правительстве и его работе… Виноваты и сами члены кабинета. Его Величество обратил внимание, что их связи с господами, сознательно или неосознанно идущими наперекор режиму, вредоносны… Поддерживаются отношения с бывшими политиками… что порождает разговоры о временности режима. Необходимо, чтобы все члены правительства продемонстрировали, что не смотрят ни налево, ни направо, а вместе блюдут верность манифесту Его Величества».
Данное пожелание осталось невыполненным. Почти полтора года спустя – осенью 1930 г. Живкович горько упрекал своих подчиненных: «Моя цель была получить заявления членов правительства, что они больше не состоят в прежних партиях… Кто из вас выступил с таким заявлением?.. Результатов нет, так как все остались при своих партиях, которые до сих пор действуют организованно, только лишь благодаря тому, что ни один министр не сделал ничего для их упразднения»>31.
Нежелание/неспособность номенклатуры последовательно воплощать догматы официальной идеологии следует добавить в перечень главных причин неудач начинаний Александра Карагеоргиевича. Верным оказался данный в 1929 г. пессимистический прогноз крупнейшего сербского правоведа и историка Слободана Йовановича: «Для такого режима требуется хорошая администрация и отличная бюрократия, чего у нас нет»>32.
Нехватка лояльных и идейно стойких государственных служащих, равно как и живучесть «старых» партий, которым хранили верность даже члены кабинета, были проявлением узости социальной базы власти. «Нам приходится рассчитывать на сегодняшнее поколение. Генерацию наших сторонников еще предстоит создать… Тяжелее всего сформировать в народе благоприятное отношение, убедить народ поверить нам и присоединиться к нашему начинанию», – сетовал В. Маринкович. Попыткой вернуть народное доверие стала реставрация формально демократических институтов и создание ЮРКД (ЮНП)[114]. Последней следовало заменить «посредников между королем и народом» – запрещенные партии, – в былые годы своей вертикальной структурой обеспечивавшие общественную легитимацию правящей элиты. «Надо найти людей, на которых мы сможем опереться, которые будут нести режим, а не наоборот»>33, – описывал сановник суть непростой задачи.
Увы, народное представительство и ЮРКД (ЮНП) не выполнили своего предназначения. Их деятельность привела к деструктивным результатам, противоположным тем, на которые надеялись отцы-основатели. Вместо демонстрации единства депутаты, избранные в народное представительство по единственному правительственному списку, приступили к жесткой «внутривидовой» борьбе. Началось все с того, что далеко не все захотели выполнять план двора и вступать в партию «всех благонамеренных и готовых к сотрудничеству». Первой обособилась группа депутатов из Савской и Приморской бановин, заявившая о бесперспективности попыток создания партийных организаций на территории Хорватии. Непожелавшие вступать в ЮРКД образовали Народный крестьянский клуб. Им противостояли представители правого крыла новосозданной партии – ярые сторонники государственного централизма и национального унитаризма, названные бристольцами по имени отеля, где происходили их собрания.
