Югославия в XX веке. Очерки политической истории - [134]
В количественном выражении «политиканство» выглядело следующим образом: в 1923–1924 гг. народные депутаты вынесли на рассмотрение скупщины всего 26 законодательных предложений>30. За тот же период они сумели адресовать правительству 72 так называемых интерпелляции – письменных запроса, позволявших их авторам ставить палки в колеса тому или иному министру и при этом представать перед публикой радетелями за интересы государства, борцами с коррупцией. В 1925–1927 гг. «интерпелляций» было 153. Плюс 180 «требований предать суду». Законопроектов – 113>31.
Из-за нерадивости парламента и его представителей в правительстве десять лет спустя после создания Королевства СХС продолжала существовать юридическая раздробленность шести «правовых областей». Как писал местный аналитик, «отсутствие правового единообразия вызывало политические потрясения и служило причиной экономической отсталости»>32.
Картина десятилетних бурных политических баталий ставит вопрос о причинах столкновений югославских политиков и о задачах, которые они сами определяли для себя. Очевидно, предметом существенных разногласий не были правовые и социально-экономические проблемы. Внимание к ним ограничивалось стандартными предвыборными обещаниями «позаботиться о производящих сословиях». «А так как в нашем государстве самым главным производителем является крестьянин, то наша партия, прежде всего, крестьянская»>33, – под этими словами могли подписаться не только члены Главного комитета Радикальной партии, но и Давидович, и Прибичевич, и, разумеется, Радич.
Ключ к пониманию сути событий 1920-х годов – озвученный Пашичем принцип «народ это мы». Национальные и историко-территориальные вопросы были сферой постоянных интересов крупнейших югославских партий, стремившихся единолично вершить судьбы всей страны и населявших ее народов. В первые послевоенные годы амбиции радикалов основывались на их представлении о собственной роли в югославянском Рисорджименто: «Народная радикальная партия подготовила почву для осуществления всей народной программы, а когда пришло время она первая подняла знамя освобождения и объединения всего нашего народа»>34. Члены НРП считали себя партией не только «сербиянцев», но и всего «сербства»[110]. А представление интересов самого многочисленного и победоносного «племени» давало право на гегемонию не только в довоенной Сербии, но и во всем королевстве. Показателем самооценки радикалов служит их разочарование от «неожиданного поражения» на выборах 1923 г., не принесших им абсолютного большинства в скупщине.
Югославистские фундаменталисты-демократы руководствовались лозунгом: «Один народ – одно государство – одна партия».
Радич видел себя «хозяином» республики Хорватия («авангарда Запада на Балканах») и в качестве такового хотел разрушить Югославию («азиатскую деспотию»).
Обострение хорватского вопроса в Королевстве СХС. В 1920-е годы лидеры крупнейших партий не столько считали себя руководителями политических организаций, сколько претендовали на роль единоличных представителей интересов того или иного народа. В этом отношении абсолютное первенство принадлежало С. Радичу. Сравниться с ним не могли ни Н. Пашич, ни король Александр, конкурировавшие друг с другом. Отнюдь не выглядят преувеличением слова Г. В. Чичерина, передающие самооценку Радича: «По его схеме, хорваты – это его партия, а его партия – это, в сущности, он»>35.
Данное высказывание относится к июлю 1924 г. и служит ничем иным, как констатацией реального положения вещей – на тот момент ХРКП была единственным политическим представителем хорватского народа. Успех партии выглядит особенно впечатляющим, учитывая, что «до 1918 г. мало кто принимал Степана Радича всерьез. Он был депутатом Сабора, но говорил от имени сословия, по большому счету лишенного права голоса. Только в 1920 г., когда в новом государстве было провозглашено всеобщее право голоса для мужчин… радичевское влияние на массы стало явным»>36. Настолько явным, что на югославской политической сцене не осталось места другим партиям, которые бы носили атрибут «хорватский».
Распределение депутатских мест по выборам>37
Залогом успеха Радича стало умелое сочетание националистических и социально-эталитарных элементов пропаганды, развернутой с конца 1918 г. 25 ноября 1918 г. вместе с ведущими политиками Государства СХС Радич проголосовал за решение о присоединении к Сербии>38. Однако в дальнейшем он кардинально разошелся с линией, проводимой руководством Народного Вече СХС. В отличие от тех, кто отправился в Белград и стремился в своем югославизме быть «святее папы римского», Радич заявил о непризнании «народного единства сербов, хорватов и словенцев» и произошедшего 1 декабря 1918 г. объединения.
Глава ХНКП в отличие от своих коллег по хорватскому сабору, социальной базой которых были преимущественно городские жители, понимал, что курс на спасение «домовины» ценой объединения с многолетним противником разрушал репутацию его приверженцев в глазах сельского населения. В этом, по словам современников, проявилась радичевская «молниеносная интуиция», способность «лучше всех распознавать психологию широких масс»
