Юдифь - [8]

Не буду больше описывать дни жуткого страха и тягостных ощущений, которые предшествовали свадьбе. Не буду писать и о свадьбе, восхитившей весь город, о знатных гостях, которые своим присутствием оказали честь моей семье и семье Манассии, о подарках и яствах, приготовленных поварами из дальних стран. Я не притронулась к этим блюдам, как не в состоянии была и оценить затуманенным взглядом украшения с драгоценными камнями и прочие подарки. Все это промелькнуло как страшный сон, от которого в памяти осталась только первая ночь, когда я перестала быть девственницей.

Лоно мое начинает болеть при одном воспоминании о той ночи, когда огромный, толстый, захмелевший Манассия набросился на меня, как охотничий пес на загнанную дичь, раня мою душу и тело своей грубостью.

Он безжалостно унизил меня, раздев и заставив показать свое тело при свете ярко горевших свечей.

В упоении сладострастия, полупьяный, он не заметил ни слез, ни безгласной мольбы пятнадцатилетней девочки-женщины утихомирить свои порывы и хоть одним утешительным словом нарушить мрачную тишину, в которой все это происходило.

Как я была беспомощна, как несчастна, как подавлена насилием, которому я не могла противостоять, в ужасе от сознания, что мои болезненные стоны только разжигают его страсть.

И я подумала: неужели это и значит быть женщиной? Неужели без этих страданий и унижений не может быть ни материнства, ни уважения Общины? Неужели моя мать и мать моей матери так же зачинали своих детей?

Или же мой муж — самый бесчувственный из всех мужчин, и в отношении к женщине отражается его крутой нрав, воспитанный привычкой к безраздельной власти над людьми и жесткими правилами торговли?

В последующие дни Манассия оставался все таким же ненасытным и таким же грубым, независимо от того, был он трезв или разогрет вином. Я все так же была для него не более чем огоньком, подогревавшим его собственный жар. Мне так и не удалось понять, что имела в виду одна из моих подруг, вышедшая замуж на месяц раньше меня: она потихоньку призналась мне, что ощущает в объятиях своего мужа восторг и наслаждение, не сравнимые ни с какими другими земными радостями.

Я же испытала радость лишь на девятый день после свадьбы, когда у меня начались крови и я, согласно Закону, стала нечистой на семь дней.

К счастью, Манассия оказался богобоязненным и никогда не добивался моей близости в эти дни.

Так и стали для меня самыми радостными дни, когда я получала возможность уединиться в своей комнате, чтобы предаться воспоминаниям о счастливых и беззаботных временах, когда я жила в родительском доме, окруженная всеобщей любовью.

В доме Манассии ко мне была приставлена личная служанка.

Звали ее Шуа.

Располагать личной служанкой было признаком знатности и богатства. Лишь десять богатейших женщин Ветилуи имели личных служанок, которые прислуживали только им и не выполняли другой работы по дому или по хозяйству.

Шуа была женщина молодая, но уже опытная. Муж ее погиб несколько лет назад, сопровождая купцов в Иерусалим.

На третий день пути они подверглись нападению разбойников, которые их ограбили и убили почти всех.

Только одному человеку из всего каравана удалось пережить это побоище. Он-то и сообщил осиротевшим женщинам печальную весть о том, что товары, принадлежавшие их мужьям, исчезли, а тела и души их остались лежать в пыли, так и не дождавшись священного обряда и благословения, необходимого для перехода в мир иной.

Шуа почти никогда не говорила о своем покойном муже, но из ее скупых ответов на прямые вопросы Манассии я заключила, что особенно приятных воспоминаний о супруге у нее не осталось.

Короче говоря, моя служанка не очень-то любила рассказывать о себе, но когда дело касалось других женщин нашего города, она становилась более чем словоохотливой.

С первого же дня я поняла, что Шуа — отнюдь не то существо, которому можно доверить свои сердечные тайны. Но все-таки я могла коротать время в разговорах с ней, пользоваться ее советами в ведении хозяйства, в покупках, в приготовлении блюд для гостей с Запада или для торговцев с Востока.

Она была знающей и умелой прислужницей и с удовольствием исполняла также обязанности компаньонки.

Еще раз повторю: на первый взгляд это была идеальная служанка. И все-таки с самого начала нашего знакомства я почувствовала, что между нами не может быть более близкой дружбы.

При всех достоинствах этой женщины в ней ощущалось присутствие какой-то неясной, темной силы.

Глава седьмая

Человек может привыкнуть ко всему, даже к страданиям.

Ведь и верблюды неделями бредут по пустыне, мечтая о тени оазиса.

Так приняла я свою горькую жизнь и поддалась течению повседневности, убеждая себя, что только такая жизнь и возможна.

Проходил месяц за месяцем, но лоно мое, орошаемое семенем Манассии, оставалось бесплодной нивой.

Было похоже на то, что дом останется без наследника, что было постыдно для моего мужа. Мне же оставалось только терзаться сознанием своей никчемности.

Чем больше был страх моего супруга остаться последним в своем роду, с тем большим рвением он посещал мою постель. Как будто усилиями мужчины можно заставить Небо излить свое благословение на утробу женщины.