Юдаизм. Сахарна - [235]

с его портретом на мундштуке, и называли себя «русскими нигилистами» и «русскими анархистами». Таким образом, «мука наша от еврейства», которая есть и которую нужно обдумать, так сказать, спаяна из двух пластинок, как сложные маятники хронометров:

   1)  они действительно успевают и все захватывают;

   2)  но это происходит автоматически, вне их национальной преднамеренности и национального плана, а само собою и проистекает из одной малозамеченной их национальной особенности;

   3)  женственности, прилепленности и прямой привязанности, почти влюбчивости; во-первых — лицо к лицу с тем человеком, с каким каждый из них имеет дело, и во-вторых — вообще к окружающему племени, обстановке, природе и быту (укоры пророков, да и очевидность).

Еще о маленькой подробности, — их «побоях», которые были во все века. Во время побоев они только визжат и бегают, и почти никогда не сопротивляются. Увы. и слабому полу приходится терпеть эти «домашние потасовки». Тут есть, конечно, физические и экономические причины, но такая картина всего решительно образуется на почве бабьего характера евреев, которых у мужского племени, например, у казаков времен Бульбы (когда «полиция вовсе не возбуждала против них народа») — руки чешутся «потрепать» немного.

* * *

Хорошо. Но где же родник, откуда все это? Родник древен, как само племя. Историки совершенно не обратили внимания на странную страницу их книг, где говорится о Содоме и Гоморре. Решительно ни у одного племени на земле, ни у греков, ни у римлян, ни у славян или германцев, ни у скандинавов, на первой странице их летописей, и даже нигде в летописях вообще, нет эпизода с целыми двумя городами, население которых, вероятно, с князьком его во главе, занималось бы такими странными делами, и имели на челе своем такое «пятно», которое и имя свое получило от названия одного из этих городов. В Европе если такое случится, то глубоко затаивается, а не входит в «историю судеб», — да и случается всегда лично, а не городским и племенным способом. В Талмуде есть целое рассуждение об этих городах. Поставлен вопрос: «За что их наказал Бог?» В Священной истории написано — «за грехи», и мы с тех пор думаем: «за пороки». Я был поражен, прочитав истолкование Талму— да: на поставленный вопрос дан ответ положительно в лирическом тоне. «Земля тех жителей изобиловала плодами, постоянный мир и согласие царил у них, стада их были велики и во всем они были счастливы и прекрасны. И тогда в счастьи этом они почувствовали себя так насыщенными и удовлетворенными, что забыли Бога, как бы потеряв в Нем нужду. И за это забвение Себя Он их наказал». «Грех-то остается «грехом», но уж очень слабым, а о «пороке» и «порочности» и речи нет. Я был поражен: мы совершенно не так это дело понимаем; или, точнее, — «это дело» они понимают совершенно иначе, чем мы. Как же и почему, на каком фундаменте могла вырасти такая «прощающая» и «снисходительная» страница в Талмуде? Тогда я стал вдумываться в самый рассказ летописи; все помнят томительную просьбу Авраама в защиту городов, предназначенных к гибели: «Может быть, есть в этом городе 50 праведников»... — Пощажу. — «Вот, я решился говорить, Владыка, — я, прах и пепел: может быть, до 50 недостает 5-ти, неужели за недостатком пяти Ты истребишь весь город?» — Не истреблю, если найдется 45. — «Может быть, найдется 40?» — «Может быть, найдется 30?» — «Может быть, найдется десять?» — Он сказал: «Не истреблю ради десяти». И пошел Господь, перестав говорить с Авраамом; Авраам же возвратился в свое место к Дубу Мамврий— скому (глава 18-я Бытия).

Во всей всемирной истории нет просьбы такой нежности и неотступ— чивости. От 50-ти до 10-ти много счета. Разговор был с только что совершившим обрезание Авраамом, в радостные дни нового союза. Да о чем просьба? О ком — главное? Стали бы мы просить, — христиане, русские, англичане?..

И вот тут обычный метод сокрытия дела от глаз любопытствующих: города были истреблены. «Порок наказан», и читающий успокаивается. Только Талмуд шепчет углубляющимся далее: «жители были так счастливы, что забыли Бога». «Счастье», конечно, грех, но «не очень». А смерть... Любопытствующий может усмотреть, что смерть постигает, правда, «виновного», как «наказание», но постигает и неосторожного, который приблизился к чему-нибудь исключительному, к чему не должен приближаться. В Летописи есть два таких случая. Раз перевозили ковчег завета из одного города в другой, колесницу тряхнуло, ковчег покачнулся — и его поддержал рукою израильтянин. В тот же миг он пал мертвый. В другой раз Моисей попросил увидеть Божие Лицо: но получил ответ — «Нельзя его увидеть человеку и не умереть». Так что сама по себе смерть и гибель еще не обозначает ничего и ничего не говорит о содержании «предмета гибели». Может быть, «грех», а может быть, вообще «нельзя приближаться»... Не распространяясь далее в эту сторону, заметим, что народ, пошедший от такого «соседства» и из этого древнего источника, — в необъяснимой женственности своей, в необъяснимой «прилепляемости» к соседним племенам, в чарах ласки и любезности «с вами, с которым говорит», и вообще, во всем этом фундаменте всемирных успехов, — имеет какую-то загадку Содома. Женственная нация. Не лицо, не индивидуум аномальны, как это встречается изредка и везде, но