Юдаизм. Сахарна - [234]
Увы, «нам всем нравятся женщины» — не лицом вовсе, а их уступчивой, угодливой, любезной и ласковой природой. «Женщина обольстительна», и на этом женоподобии евреев основана главная часть их успехов. Они и, пожалуй, оне всюду вкрадываются, входят, — и всякую минуту готовы вам оказать услугу с чисто женскою добротою и живостью. Сюда присоединяется их интимный тон во всем, — опять женский. Евреи бы оборвались на первом, на третьем шаге, будь их любезность деланной или фальшивой. Нет, — это «в самом деле», потому что они — «в самом деле бабы». Они как-то пристают к мужчинам и мужественным нациям, и это влеченье — «род недуга», и в комическом, и в серьезном смысле. Думать, чтобы Левитан «фальшиво» рисовал все русские пейзажи, целую жизнь — одни русские пейзажи, не нарисовав ни одного еврейского домика и ни одной еврейской семьи, — невозможно. Также и Шейн, собиравший всю жизнь русские народные песни, — конечно, любил их не деланно, а по-настоящему. Отсюда поразительное явление: «вообще евреи не любят русских», «вообще евреи враждебны России», но «этот еврей почему-то любил меня и дружил со мною», и даже — «много сделал мне добра». Это — частая фраза, это — повседневно. Но обратите внимание, как же это перекидывается в реальное отношение вещей: «да, евреи вообще худая нация, но этот еврей — хорош», иногда — «какое-то удивительное исключение». Но, поверьте, всякий еврей имеет «свое исключение» и где-нибудь среди русских имеет «исключительного друга». Что же оказывается: все евреи как будто имеют себе среду сопротивления, но каждый еврей без труда проходит ее, «потому что имеет себе друга», которого и он «в самом деле любит» и «оказывает ему услуги». На этом основано бессилие «мер против евреев» и «законодательства против евреев», которые всегда обходятся: ибо около закона стоит исполнитель, который «все сделает для этого исключительного еврея, своего друга».
Еврей лично просачивается, когда «не пускают их нацию». Но ведь нация состоит из «лиц», — и проходит вся нация, хотя не скоро. Но она терпелива женским терпением.
Отсюда мучительный «гевалт», который поднимается в еврействе, когда их гонят, отторгают от себя; когда в них заподозрен дурной поступок или дурной человек. Опять это не деланно и тут не одни деньги. Прислушайтесь к тону, тон другой. Тон бабий. «Я — честная жена!», «Я ничего худого не делала!», «Это — сплетня обо мне». «Я — верна своему мужу (мужественному племени,— сравнительно мужественному, — среди которого евреи живут). Они боятся не факта, а у них вызывает тоску мнение. Они оскорблены, как «честная женщина», заподозренная в «дурном поведении». Просто они оскорблены этим и кричат на весь мир. В безумных их выкриках есть нотка отчаяния: «уходит возлюбленный». Самое отторжение, которое у финнов вызвало бы грубость, у немцев — высокомерный отпор или методическое сопротивление, у евреев вызывает истерику, как если муж «предлагает жене жить на отдельной квартире». Тут все настоящее и никаких подделок. Евреи знают, что банки у них останутся по-прежнему, что богаче всех они будут по-прежнему. Не в этом дело. Бабе нужна «любовь». И она визжит на весь свет, когда ей говорят: «Не люблю». Все их ругательства теперь России есть ругательства «заподозренной в поведении жены». Оттого они не хотели суда, — ни Дрейфуса, ни Бейлиса. «Как смеют подозревать!»
Древние пророки все говорят о непрерывной влюбчивости евреев в соседние племена; и когда читаешь, то долго не понимаешь, «что это такое», — читаешь и не веришь глазам, не веришь слуху своему. Но настойчивость и постоянство все одной и той же жалобы пророков, жалобы мучительной, наконец убеждает в том, что мы имеем тут какую-то дикую аномалию «израильского племени», которую, оглядываясь кругом себя теперь, начинаем в самом деле постигать, как некую совершенную новость в истории. В Испании — к испанцам, в России — к русским (о других народах и странах не могу судить, не видав глазом) евреи действительно прилепляются, прилипают, как сказано о жене, что она «прилепится к мужу своему». Посмотрите на поведение немцев в России, чухонцев в России, единоплеменных поляков в России, французов, англичан, шведов, итальянцев (на юге), румын в России; и сравните с еврейским по тону, страстности и интимности... Ничего похожего и подобного! Раз русский, заехавший в Нью-Йорк, отдал поправить сюртук: он из гостиницы через слугу послал сюртук и не знал, к кому он попадет. Сюртук приносит из починки еврей и, отдавая, застенчиво говорит: «У вас метка на воротнике: С.-Петербург. Значит, вы русский?» — «Да. Но не из Петербурга, а из Одессы». Вдруг еврей подскочил к нему, весь сияя: «Из Одессы??! И кто же у нас там теперь городской голова???» Согласитесь, что никакой выгнанный из Таганрога итальянец не стал бы интересоваться «дальнейшей судьбой Таганрога» и совершенно о нем забыл бы. Тот же русский мне рассказывал, что в Бостоне он увидел массы интеллигентной еврейщины, в последней бедноте, которые все курили папиросы «Бакунин», с его портретом на мундштуке, и называли себя «русскими нигилистами» и «русскими анархистами». Таким образом, «мука наша от еврейства», которая есть и которую нужно обдумать, так сказать, спаяна из двух пластинок, как сложные маятники хронометров:
