Юдаизм. Сахарна - [12]
Следовательно, мы микву прямо можем рассматривать, как очищающее и разрешающее сношения омовение, или, пожалуй, — как освящение водою на сношения. Литвин замечает, что евреи зовут ее «святою миквою», что очень нужно помнить, и подробно описывать принудительное погружение в нее ребенка Ревекки в вечер перед замужеством. Судя по отвращению и удивлению Ревекки, можно думать, что если бы случилась в еврействе (кажется, таких нет) старая девушка, она не вправе была бы погружаться в микву, так как ей не перед чем это делать, не на что разрешаться и освящаться.
Так называемая миква — это купальня... В вырытую глубоко в земле квадратную яму, длиной и шириной саженей 4—5, опущен на железных цепях деревянный ящик, размером немного меньше самой ямы, так что этот ящик, пол которого продырявлен для набирания в себя подпочвенной, колодезной воды, крепко стоит на своем месте, едва заметно качаясь. Дабы купальщикам и купальщицам было удобно мыться и в холодное время, в помещении над купальней устроена печь, в которую вмазан большой, объемистый, чугунный котел, из которого, посредством одной или двух труб, впускается в купальню, по мере надобности, горячая, кипящая вода. К ней, самой купальне, сверху идет узенькая лестница, ступеней в 15-20, — вот, в сущности, все устройство этой миквы, о которой не стоило бы говорить, если бы не вот что:
«Суть дела в том, что от этой купальни несет такое нестерпимое зловоние, что непривычному человеку не только что мыться в ней, — мимо идти нельзя, не зажавши рот и нос». — Заметим, что сообщение это особенно любопытно для определения истинной цены всеобщего и упорного утверждения о гигиеническом значении обрезания, как средства быть всегда чистоплотным. — «Происходит же это зловоние оттого, что в купальне, в одну пятницу, перебывают тысячи человек; и весь этот люд, каждый особо, оставляет там накопленный на его теле в течение недели грязный вонючий пот». - По-видимому, автор еще думает, что сюда сбрасывают пот, что здесь физиологически очищаются, а не религиозно посвящаются: но для чего же не чистою водою мыться, омываться, а этой до nec plus ultra[4]телесною, телесно -загрязненною! — «Несмотря на все это, т.е. на ужасное зловоние, евреи с особым наслаждением моются в этой микве, окунувшись с головой по несколько раз в омерзительной влаге, произнося каждый раз с особым чувством и расстановкой — лековед шабес, т.е. в честь субботы. Мало этого, они, блаженные евреи, после себя, перед сумерками, посылают туда своих жен, чтобы оне поочистились (NB??!!), поомылись после известного очищения и пригодились бы для известной цели. О, суета сует».
Литвин добавляет, что в резервуаре этом вода «по привычной нечистоплотности евреев» не переменяется по нескольку месяцев; и в художественной части рассказа передает, что трижды обязанная погрузиться в воду невеста-Ревекка, совершенно задыхаясь, получила еще приказание прополоскать водою этой рот и сделать один глоток ее. Литвин же отмечает «св. миква», «св. миква», и мы не можем не верить простому его сообщению. — «За это мы полагали душу, как за Храм, и даже больше, чем за Храм». Исследований о Храме, его плане и мельчайших деталях архитектуры, украшений сосудов и всей утвари — множество в европейской литературе, и еще больше — о еврействе, как мировом сфинксе; но, кажется, нет и даже наверное нет (в каталогах не попадалось) ни одного исследования миквы. Очевидно, себя евреи совершенно иначе и с другой стороны чувствуют и понимают, нежели их — европейские ученые. Евреи почти показывают себя: «вот — миквы, это — мы»; ученые, зажимая нос, проходят мимо и погружаются в изыскания, за которыми мы не станем следить... Единая суббота, единая миква! Суббота — от края до края земли, и как солнце течет, земля поворачивается меридианами под солнцем, — так в Иркутске, Томске, Тюмени, Нижнем, Москве, Шклове, Вене, Париже, Мадриде, Нью-Йорке, Сан-Франциско — идет, наступает, грядет могучее «лековед шабес!» «в честь субботы!» — «Помните субботы, суббота — Господу!» Они... нет, они и оне, всегда «муж и жена», каковыми «сотворил человека Господь» — опускаются в микву, и так странно опускаются, с полосканием рта, глотком — дабы и внутри себя освятиться. Брашман, в Книге кагала, опять делает важное дополнение, что еврейка, погружаясь, так непременно должна погрузиться, чтобы в воде скрылся конец волос, он не замечает, что для этого она должна низко присесть и совершенно раскрыться... Но что же делает воду «святою»? Почвенность ее? но ее разбавляют горячею водою, уже, очевидно, не почвенною. — Самые погружения ее и освящают (наша гипотеза), они создают священство воды: и здесь разгадка, зачем ее несколько месяцев не меняют, пока она не становится почти липкою и совершенно более неудобною для погружения (о липкости - упоминает Литвин). Мы же говорим, что все тут обратно нашему, и, степень для нас величайшего загрязнения, для еврея есть степень величайшей святости. Это — «обрезанная» вода, вóды и вóды обрезания, что заметно по подробности погружения, отмеченной Брашманом. Солнце пойдет над землею, и мы... погрузимся «обрезанно», но предварительно «обрезанно» погружаемся в св. микву. Да зачем она
В.В.Розанов несправедливо был забыт, долгое время он оставался за гранью литературы. И дело вовсе не в том, что он мало был кому интересен, а в том, что Розанов — личность сложная и дать ему какую-либо конкретную характеристику было затруднительно. Даже на сегодняшний день мы мало знаем о нём как о личности и писателе. Наследие его обширно и включает в себя более 30 книг по философии, истории, религии, морали, литературе, культуре. Его творчество — одно из наиболее неоднозначных явлений русской культуры.
Книга Розанова «Уединённое» (1912) представляет собой собрание разрозненных эссеистических набросков, беглых умозрений, дневниковых записей, внутренних диалогов, объединённых по настроению.В "Уединенном" Розанов формулирует и свое отношение к религии. Оно напоминает отношение к христианству Леонтьева, а именно отношение к Христу как к личному Богу.До 1911 года никто не решился бы назвать его писателем. В лучшем случае – очеркистом. Но после выхода "Уединенное", его признали как творца и петербургского мистика.
В.В. Розанов (1856–1919 гг.) — виднейшая фигура эпохи расцвета российской философии «серебряного века», тонкий стилист и создатель философской теории, оригинальной до парадоксальности, — теории, оказавшей значительное влияние на умы конца XIX — начала XX в. и пережившей своеобразное «второе рождение» уже в наши дни. Проходят годы и десятилетия, однако сила и глубина розановской мысли по-прежнему неподвластны времени…«Опавшие листья» - опыт уникальный для русской философии. Розанов не излагает своего учения, выстроенного мировоззрения, он чувствует, рефлектирует и записывает свои мысли и наблюдение на клочках бумаги.
В избранное, в двух томах, Станислава Ломакина вошли публицистические, литературоведческие, философские статьи и рассказы, написанные им за 10 лет. Некоторые статьи и рассказы были опубликованы в периодической печати: журналах, научных сборниках, газетах. В них ученый и писатель осмысливает минувшее время, нравственное обоснование незабвенности, память о деяниях, совершенных людьми, которые не приемлют навязанной им участи. Они стоически сопротивляются обстоятельствам и вопреки неудачам пробуют взламывать устоявшиеся стереотипы поведения, не обольщаясь ожиданием вполне благополучного исхода.
Проблемой номер один для всех без исключения бывших республик СССР было преодоление последствий тоталитарного режима. И выбор формы правления, сделанный новыми независимыми государствами, в известной степени можно рассматривать как показатель готовности страны к расставанию с тоталитаризмом. Книга представляет собой совокупность «картинок некоторых реформ» в ряде республик бывшего СССР, где дается, в первую очередь, описание институциональных реформ судебной системы в переходный период. Выбор стран был обусловлен в том числе и наличием в высшей степени интересных материалов в виде страновых докладов и ответов респондентов на вопросы о судебных системах соответствующих государств, полученных от экспертов из Украины, Латвии, Болгарии и Польши в рамках реализации одного из проектов фонда ИНДЕМ.
Личная жизнь людей, облеченных абсолютной властью, всегда привлекала внимание и вызывала любопытство. На страницах книги — скандальные истории, пикантные подробности, неизвестные эпизоды из частной жизни римских пап, епископов, кардиналов и их окружения со времен святого Петра до наших дней.
Дети Сети – это репортаж из жизни современных тинейджеров, так называемого поколения Z. Загадочная смерть, анонимные чаты в дебрях даркнета и вчерашние дети, живущие онлайн и мечтающие о светлом будущем. Кто они, сегодняшние тинейджеры? Те, чьи детство и юность пришлись на расцвет Instagram, Facebook и Twitter. Те, для кого онлайн порой намного важнее реальной жизни. Те, кто стал первым поколением, воспитанным Интернетом.
Эпический по своим масштабам исход евреев из России в конце двадцатого века завершил их неоднозначные «двести лет вместе» с русским народом. Выросшие в тех же коммунальных квартирах тоталитарного общества, сейчас эти люди для России уже иностранцы, но все равно свои, потому что выросли здесь и впитали русскую культуру. Чтобы память о прошлом не ушла так быстро, автор приводит зарисовки и мысли о последнем еврейском исходе, а также откровенно делится своим взглядом на этические ценности, оставленные в одном мире и приобретенные в другом.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.