Йоля или про то, что всё – не так, как на самом деле… - [65]

И потому он прибавил ходу.

То, что открылось Йолиному взору, подтвердило его самые серьёзные опасения. Горел его, ну, если не любимый, то очень хорошо знакомый сарай, где хранилось сено и где он провёл несколько непростых для себя дней и ночей, но… Но не в этой жизни…

Его друзей-знакомых нигде не было видно. Да, и не мудрено – ночь стояла на дворе. А вот какая-то странная особа не типичной для этих мест наружности металась от сарая к дому и обратно. В одной руке она держала палку с пламенем на конце. А в другой … У неё была та самая «гремучая палка», которая принадлежала Йолиному провожатому. Тому пожилому аборигену, с которым они так душевно общались в прошлом «дубле», и именно который, предположительно, пытался его вызвать на выручку в столь неурочный час.

«Где же он сам? Обычно этот дед ночевал вместе со мной на сеновале, и дверь была всегда приоткрыта («Что-то воздуху мне мало. Тучи пью. Туман глотаю…»). А тут?» Тут дверь была не просто прикрыта, а основательно подпёрта какой-то доской.

Сарай не столько горел, сколько тлел и дымился. Это мешало уловить знакомый ядрёный запах старого охотника. «Не нравится мне всё это…», – тревожился Йоля, не зная, что делать дальше, и потому пока не обнаруживая себя.

Эмма Петровна тем временем находилась на грани срыва. Этот «вредный старик» совсем вывел её из равновесия, когда начал «свой концерт». Пришлось ещё один патрон на него истратить. А этот «упёртый Алексей»! Он никак не хотел отдавать билет. «Лёша-Лёша… Он же весь такой правильный. Ему что, безразлична судьба этого старика? Сгорит ведь живьём! А может уже не «живьём»? Да, какая разница… Или я ошиблась в этом Алексее? – лихорадочно соображала «загнанная в угол» женщина, – Такие деньги кого хочешь совратят. А может он действительно сжёг билет?». В это не хотелось верить. Эмма Петровна бессильно опустилась на корточки. «Тогда – конец! Тогда – всем конец! Никого не пощажу!»

То, что произошло в следующий момент, опять заставило вдову полковника вскочить на ноги. В первый момент она подумала, что ей показалось. Уж слишком необычное зрелище предстало её взору. В тусклом свете Луны и редких сполохах горящего сарая двигалась тёмная фигура, похожая на человеческую, но гораздо больших размеров. И двигалась она непосредственно на Эмму Петровну. Сюрреализм происходящего усиливал дым, который, то скрывал, то обнажал загадочный силуэт.

Женщина отчаянно бросила догорающий факел в сторону дома, передёрнула затвор карабина и, почти не прицеливаясь, выстрелила в темноту. «Фигура» прошла ещё несколько шагов, затем как бы споткнулась и со всего маху глухо ударилась о землю.

Хотя факел почти потух, но его хватило на то, чтобы поджечь керосин, разлитый у дома-офиса. Огонёк сначала нехотя побежал по узкой дорожке на траве, а потом разом ухнуло! Языки пламени моментально охватили и крыльцо, и дверь, и угол сруба. Сделалось светло, как днём.

Что тут началось… Приозёрный хутор, не смотря на глубокую ночь, весь ожил, если не сказать, взорвался. Первый отозвался дед Ёшка. Он разразился трёхэтажным матом без всякой цензуры и прикрас. И одновременно начал барабанить в дверь. В это же время Алексей возобновил отчаянную попытку выбить ставни. Он бил, по-видимому, ногой. Звон разбитого стекла, скрежет металла и гулкие удары о преграду сливались в жуткую какофонию. Дом, казалось, ходил ходуном.

Йоля в оцепенении всё это созерцал со стороны, до поры не вмешиваясь в происходящее. А то, что он обнаружил, то, что он разглядел ещё до зарева от горящего дома, осветившего округу, окончательно повергло его в шок. Но это – буквально на мгновенье. А всё потому, что он увидел Мен! Его родную Мен, которая двигалась по направлению к той агрессивной особи или особе…. Как Мен здесь оказалась? Зачем она шла навстречу своей погибели? Йоля, как заворожённый, это наблюдал, пока не прогремел выстрел. Тут он буквально взвился, воспарил над этим беспределом, как «шестикрылый Серафим», как «первый из ангелов», «воспламеняющий сердца и очищающий от скверны». Что происходило дальше, не поддаётся вразумительному объяснению. Йоля непостижимым образом, как бы находясь в нескольких местах одновременно, метался по «полю битвы». Первым делом, хотя не ручаемся за последовательность событий, он сокрушил «скверну» в лице Эммы Петровны, пытавшуюся передёрнуть затвор карабина с последним патроном. Затем выбил доску, подпиравший дверь сеновала, внутри которого живописно сквернословил дед Ёшка. Устроил маленькую бурю из ошмётков травы, земли и песка, направив её на источник огня – крыльцо и угол горящего дома. И всё – не зря, и всё – по делу… Эмма Петровна на какое-то время «угомонилась», дед Ёшка вдохнул свежего воздуха, а языки пламени на доме, в основном, начали затихать.

А вот Алексею помогать не пришлось. Тот самостоятельно выбрался через развороченные ставни и уже принимал Ольгу из окна.

Только после этого Йоля позволил себе приблизиться к Мен. О, небо! Его подружка лежала ничком на земле, слегка завалившись на левый бок. Что сразу бросилось в глаза, так это её окровавленная голова. Как выглядело ухо, то самое пушистое «ушко», в которое он буквально намедни «ворковал» всякие глупости, описывать не станем. Единственно заметим, что по её бледной пушистой щеке стекала алая струйка крови.