Йоля или про то, что всё – не так, как на самом деле… - [63]

Они с Лёшкой ещё весной все деревянные надворные постройки, кроме дома, пропитали специальным составом, предохраняющим от гниения, биовредителей и возгорания. Сейчас керосин прогорит и на этом всё закончится. Хотя… Ведь тогда раствора немного не хватило, но Алексей обещал потом всё обработать до конца. Интересно, обработал? Вот сейчас и узнаем… Эх, молодёжь!

Как и ожидалось, языки пламени, просвечивающие сквозь щели, почти исчезли по всему периметру возгорания. Только в одном месте – в углу – пламя не хотело униматься. Вот и выяснилось… Что, легче стало?

Дед Ёшка был вынужден прекратить процесс созерцания и продолжить поиски выхода из создавшегося положения, а, заодно, из горящего помещения. Откинув подальше от пламени груду сена, он обшарил все углы и щели в надежде обнаружить место, через которое можно выбраться наружу – плохо прибитую доску, например. Не обнаружил. Зато нашёл свой старый бубен и колотушку. Вот парень, «тебе и флаг в руки, и барабан на шею…», а точнее – бубен. Но это – не принципиально. Тем более, что во дворе обстановка накалялась. После какого-то шума и криков, прогремел выстрел.

– Алексей, я не шучу! Не делай глупостей. Лучше отдай билет, – услышал дед Ёшка голос Эммы Петровны. Что отвечал Алексей, трудно было разобрать. Единственно, что было очевидно, он жив, а эта «лярва» пока только пугает. И осталось у неё только четыре патрона.

Так что мы там говорили на счёт «барабана на шею»? Ах, да… Дед Ёшка вспомнил свой недавний сон и предложение Ээзи. Что ж, сон в руку… А бубен куда? Ладно, разберёмся. Надо срочно сделать «бум-бум». Если не Ээзи, так может кто-нибудь другой этот необычный звук услышит. Вот и огонёк тут кстати. Можно бубен подготовить. Только вот с дымом – проблема. Становилось трудно дышать.

Дед Ёшка стал осторожно прогревать свой «барабан», при этом сам начал издавать звуки, называемые горловым пением. Услышав эту «художественную самодеятельность», Эмма Петровна почувствовала какое-то жуткое оцепенение и, что называется, «мороз по коже». Но это она так считала про «мороз». На самом-то деле это были знакомые нам мурашки.

В доме пока сохранялась тишина. За минуту до этого, когда Алексей, открыв окно, пытался выбить ставни, Эмме Петровне пришлось выстрелить в стену для острастки. Судя по звукам, доносящимся из-за двери, хозяйке сделалось плохо и Алексей пытался ей помочь.

– Послушайте, вы! Ольге совсем плохо. Ей нужен врач, – опят послышался возмущённый голос Алексея из-за двери, – Выпустите нас немедленно или хотя бы сообщите в посёлок, что нам нужен врач.

– Алексей, отдайте билет и всё закончится.

– Вот дура, – послышалось из-за двери, – Я же сказал вам, что сжёг его. Хотите, пепел покажу? Почему вы не верите?

– Может я и дура, как вы изволили выразиться, но не до такой степени… Чтобы добровольно отказаться от такой суммы? Это же почти тридцать миллионов… Сжёг он. Не смеши меня. Но я подожду. Я умею ждать. А вот вашему деду ещё недолго осталось.

Тут она явно лукавила: сарай, с дедом Ёшкой внутри, разгораться никак не хотел и только с одного угла изредка обозначал горение небольшими языками пламени при очередном порыве ветра. Алексей об этом догадывался, и это вселяло надежду. Но с другой стороны, мягко говоря, огорчало то, что свой дом-офис он так и не обработал этим спасительным раствором. А Ольге становилось всё хуже. И что у этой шальной Эммы Петровны на уме, оставалось только догадываться.

В какой-то момент от безысходности у Алексея опустились руки. Будь он один, как там – на поляне у Чёртовых ворот, всё было бы гораздо проще. Ну, и денёк! Ну, и семейка. Вот и не верь после этого в приметы и поговорки… (это мы про «пятницу тринадцатого» в тринадцатой главе и про – «муж и жена – одна сатана»…). «А как там сейчас дед Ёшка? Надеюсь, с ним-то хоть всё в порядке? Сарай всё-таки не должен загореться», – опять вспомнил про «старого» друга Алексей.

Как бы в подтверждение этого со стороны сеновала послышались гулкие звуки шаманского бубна. С каждым ударом они становились всё громче и насыщеннее. Эмма Петровна почувствовала, как у неё что-то дребезжит в эпигастральной области при каждом ударе. Её опять охватил ужас, и она ещё раз выстрелила. На этот раз – в сторону сарая. Но неугомонный старик проигнорировал предупреждение. Он всё с большим неивствовством по нарастающей оглашал окрестности необычным пением и боем взбесившегося бубна. «Концерт» продолжался…

43. «Это невозможно описать, это надо видеть…»

На этот раз возвращение Йоли было обставлено по высшему разряду. Мен была непривычно скромна и даже застенчива, плюс ко всему – необычайно предупредительна и заботлива. Йоля даже и подумать не успевал, а оно – вот вам, извольте, «получите, распишитесь…». А ещё в Мен произошла едва уловимая метаморфоза. Йоля пока не мог взять в толк, с чем связана такая перемена. И это его немного настораживало.

За «праздничным обедом», который, впрочем, разочаровал бы «нижних соседей» своей незамысловатостью, наш герой-десантник предварительно поделился самыми общими впечатлениями от увиденного и проделанной работе. Мен не перебивала и не давила (что за дела?). А вот «на десерт» Йоля распалился не на шутку и принялся энергично смаковать подробности. Мен превратилась в воплощение Внимания и Покорности. Йоля блаженствовал.