Язык русской эмигрантской прессы (1919-1939) - [172]
Имена собственные как разновидность прецедентных феноменов мы разделяем на две большие группы:
1. реальные онимы (антропонимы, топонимы, мифотопонимы);
2. нереальные онимы (библионимы, теонимы, литературные антропонимы).
3.1. Реальные онимы
3.1.1. Антропонимы
Имена, фамилии исторических персонажей. Использование таких имен в публицистике преследует следующие цели: а) обращение, апелляция к прецедентам в прошлом, инициаторами которых были исторические личности, б) модально-оценочная характеризация современных деятелей, выявляющей те или иные стороны их деятельности. Отбор имен далеко не случаен, а выполняет важную ориентирующую функцию как автора, так и читателя. В нашем корпусе имена исторических личностей (как далекого, так и близкого прошлого) служат для выражения следующих идей.
а) выражение идеи деспотизма, жестокости, репрессивности, самовластия. Это одна из самых актуальных и постоянно воспроизводимых, репродуцируемых тем в эмигрантских газетах при характеризации правления советских вождей. В качестве ключевых выступают такие онимы:
• Иван Грозный (отложившиеся в русском культурно-ментальном сознании ассоциации с жестокостью), Малюта Скуратов (один из организаторов опричнины; в русском культурном сознании ассоциируется с безжалостной, беспощадной жестокостью):
Подавив огнем и мечом крестьянские восстания в России и на Украине, коммунистическая власть окончательно разорила крестьянское хозяйство. Карательные экспедиции действовали в деревне, подобно опричникам Ивана Грозного. […] Благодаря варварской системе заложничества и круговой поруке, были пролиты потоки невинной крови (Анархич. вестник. 1924. № 7).
На требовательных мастеров и техников рабочие, наиболее развращенные призраком своей якобы диктатуры, доносят в заводскую комячейку; комищейки бегут в чеку и неизбежное совершается. Головорубка Дзержинского начинает действовать: «в 99 случаях из 100» столкновение с рабочими кончаются для мастеров очень печально», – сознается Малюта Дзержинский (Дни. 1925. 3 февр. № 681).
• Наполеон, Бонапарт, а также производное наполеоновский (ассоциации с политическим вероломством, хитростью, авантюризмом). Это одно из самых частотных прецедентных имен в эмигрантской прессе.
Любителям проводить параллели и находить сходство между красными маршалами СССР и наполеоновскими, маршалами революционной Франции, необходимо помнить существенную разницу. Маршалы Франции все свои военные заслуги, ордена и свою славу получили в боях с внешним врагом, а советские – исключительно в боях со своим же русским народом. У маршалов Наполеона подлинный военный талант, личный героизм и доблесть. У красных маршалов – карательные экспедиции, кровавая «революционная совесть», партийные интриги. Красные жезлы советских маршалов, омытые в крови замученных русских людей, никогда не заблестят. Они лишь символ бессудных расстрелов, насилия, проклятия безумных лет сталинской диктатуры (Возрождение. 1937. 20 нояб. № 4107).
Тухачевский вел к тому, чтобы поставить Кр. [асную] Армию вне политики, повести ее по национальным рельсам и при ее помощи совершить антисталинский переворот. Сталин учуял в Тухачевском Бонапарта и смертельную себе угрозу (Рус. голос. 1939. 12 марта. № 414).
• Торквемадо[252] (ассоциации с крайней жестокостью, безжалостностью, беспощадностью):
…большевизм просто интересует как сила, держащая в повиновении громадную страну, и художников привлекает «загадка Ленина», как в свое время – загадка Наполеона или Торквемадо (Дни. 1925. 10 февр. № 687).
• Лоренцо Великолепный[253] (ассоциации с трусливостью, необоснованной подозрительностью из-за страха лишиться должностных благ, потерять свое место), Герострат[254] (символ честолюбца, добивающегося славы любым путем), Фотий:[255]
Некоторые все нарастающие деревенские действия из-за «угла» убедительно свидетельствуют большевикам, что им пора для своих политических прогулок подальше от деревни выбрать закоулок. Так и делает Лоренцо Великолепный – блаженнейший в своей гнусности Анатолий Луначарский. Собираясь оскандалить в мировом масштабе русское искусство в Париже своим «возглавлением» соответствующего русского отдела на международной, там открывающейся выставке этот Герострат русского просвещения, этот изуверный архимандрит Фотий коммунизма заранее ищет большевизму новых «попутчиков в Европе» («Известия» 20 янв.). И, конечно, обжегшись на русских рабочих и крестьянах, современный министр «народного затемнения» в толщу европейской демократии за попутчиками не суется (Дни. 1925. 27 янв. № 675).
В этом публицистическом пассаже любопытны языковые средства дискредитации политического (идеологического) оппонента, использованные в демократической газете. Один из ведущих деятелей советской культуры, народный комиссар просвещения, получает целый спектр характеристик, реализуемых при помощи прецедентных имен. Сам набор этих имен достаточно красноречив: с одной стороны, он дает представление о некотором наборе прецедентных имен в лингвокультурном багаже журналистов типичной эмигрантской газеты, с другой – показывает прагматические механизмы дискредитации. В этой цитате можно выделить два характеризующих ряда: 1) морально-оценочный; 2) профессионально-оценочный. Морально-оценочный ряд открывается апелляцией к имени Лоренцо Великолепного, призванного связать в сознании читателя данного персонажа с комиссарской должностью Луначарского на основании высокого статуса; далее следует нагнетание, суммирование характеристик «красного комиссара»: предельная, крайняя моральная низость, переходящая в беспринципность, притворное лицемерие
