Язык милосердия. Воспоминания медсестры - [95]

– В нашей культуре плакать можно только в определенное время. Индуисты считают, что скорбеть следует в течение тринадцати дней. И умершего обмывают родственники. А не медсестры.

– Здесь тоже иногда так делают, – отвечаю я. – Но не всегда. Лучше всего спросить и сделать так, как хочет семья. Родители настолько шокированы, что едва стоят на ногах… – Я смотрю на Фрею. Ее тело вздулось, приобрело сероватый оттенок и покрылось кровоподтеками, она вся утыкана трубками. – Пора приниматься за работу, – говорю я Сави. А потом, обращаясь к Фрее: – Ну что, дорогая, сейчас мы тебя немножко помоем.

Как и многие из моих коллег, я всегда разговариваю с умершими. Так они почему-то кажутся не такими мертвыми, и медсестры могут выполнять свои обязанности, не сгибаясь пополам от горя и не чувствуя, как их грызет осознание собственной смертности. Благодаря разговорам с мертвыми может показаться, что они еще живы. После того как человек умирает, в комнате возникает особая атмосфера, которую можно почувствовать, если вам уже доводилось испытывать подобное: что-то витает в воздухе, словно ссора. Большинство моих знакомых медсестер – практичные и прагматичные люди, которые считают, что труп – это труп и ничего больше. Все мы – лишь парящая в воздухе пыль. Но, разумеется, у каждой медсестры найдется своя история про привидение.

– Ты принеси воды, а я начну.

Сави наполняет тазик теплой водой.

– Налей погорячее, – говорю я. – Тогда Фрейя не будет слишком холодной, когда к ней войдут родители.

Сави шмыгает носом и отворачивается.

– Не торопись, – добавляю я. Мое лицо настолько сухое, что даже чешется.

Я протираю пластиковый поднос спиртовой салфеткой – не более чем привычка, ведь Фрее уже не страшны инфекции. Но благодаря таким привычкам удается поддерживать нормальный ход вещей, как будто я дотрагиваюсь до катетера, измеряющего центральное венозное давление живого ребенка. Крови нет, но вокруг трубок скопилась выделяющаяся из тканей жидкость. Я стараюсь как можно тщательней прикрыть все это марлей. Отдираю липкую ленту и накладываю на кожу, поверх трубок, свежие повязки. Под руками тоже выделилась жидкость. Я их двигаю и начинаю медленно массировать, чтобы они казались более естественными, когда войдут родители. Теперь я хорошо знаю, что такое выделение жидкости. Даже слишком хорошо. Некогда таинственные слова, скажем «гипостаз», больше не несут в себе никакой загадки.

Сави начинает обмывать кожу Фреи. Она не торопится и делает все аккуратно. Напевает себе под нос. Обмыв Фрею с головы до ног, она кладет руку ей на грудь.

– Веди нас от лжи к истине, – произносит она, – от тьмы к свету.

– Теперь ты выглядишь гораздо лучше, – говорю я Фрее, глаза которой наконец-то удается закрыть. И это правда. Ее кожа блестит от детского лосьона, который Сави массажными движениями нанесла после обмывания, и теперь девочка одета в пижаму. Фрея уже не кажется мертвой, скорее она выглядит спящей. – И последнее, – говорю я. Пошарив в прикроватной тумбочке, я отыскиваю ее маленькую зубную щетку с розовой крышечкой в виде динозавра. Открыв ее, я выдавливаю на щетину горошину зубной пасты Фреи и чищу ее маленькие, квадратные, идеально белые зубы, пока не почувствую, что от нее не пахнет ничем, кроме жвачки.

Сотрудники учреждений Национальной службы здравоохранения служат идеальным отражением пациентов, за которыми они ухаживают: медсестры, врачи, санитары, младшие медсестры, сотрудники столовой, уборщики и техники приезжают со всех концов света – здесь есть люди из самых разных семей, самых разных рас, культур и религиозных убеждений. Мне доводилось работать с медсестрами-атеистками, буддистками, евангельскими христианками, мусульманками, сикхами и католичками, медсестрами, которые в прошлом были монахинями, а также с теми, кто принадлежит к религиям, о которых я вообще никогда не слышала. «Я верю в кристаллотерапию и в ангелов», – как-то раз сказала мне одна коллега. «Водка – вот моя религия», – заявила другая. Но во что бы ни верили мои коллеги и какой бы потаенной и пассивной ни была их вера, личные убеждения медсестры приобретают значимость, когда умирает пациент.

Христианство с давних пор поощряло в своих приверженцах стремление ухаживать за больными. Медсестры издревле появлялись во многих культурах, причем их преданность делу, как правило, объяснялась религиозными соображениями. Сегодня же медсестрами работают люди, придерживающиеся самых разных убеждений, имеющие разное духовное воспитание, а многие и вовсе не относят себя ни к одной из религий, но профессиональный долг в любом случае обязывает их уважать подобные различия. Лучшие медсестры относятся к каждому пациенту без исключения так, будто это их родственник или любимый человек. А уход за умирающими пациентами – это самый творческий аспект сестринского дела. С помощью языка веры можно выразить то, что мы не способны осмыслить. Совершаемые нами обряды могут разниться от семьи к семье, но наша общая человечность выражается в уважении, которое мы проявляем по отношению к этим особенностям. Медсестры обязаны чтить верования своих пациентов, какое бы выражение ни находили их убеждения, а иногда даже скрывать собственные религиозные взгляды. К примеру, были случаи, когда медсестер увольняли за то, что они молились за пациента, поскольку, согласно политике больницы, они обязуются предоставлять медицинский уход, при этом не навязывая пациентам чужих представлений. Я работала с медсестрами, для которых скрывать свою веру в Бога было все равно, что притворяться летающими слонами. Это часть их существа и одна из причин, по которой они выбрали профессию медсестры.