Язык милосердия. Воспоминания медсестры - [93]

Одна из медсестер, Джо, больше других присматривала за Сэмюелем. Джо – младшая медсестра из ПОИТ. Поскольку мальчик подхватил больничную инфекцию, ему была необходима своя личная палата, отгороженная от остальной части отделения. Джо провела последние несколько месяцев в этой палате. В дневные смены она по двенадцать с половиной часов сидела рядом с Сэмюелем и его мамой, в ночные – по двенадцать с половиной часов находилась с Сэмюелем наедине, пока его мама спала в комнате для родителей. Я время от времени заглядывала к Сэмюелю, чтобы дать Джо немного передохнуть или проверить за ней дозировку лекарств, и видела, как она ему поет, держит его за ручку или поглаживает по волосам. Его глаза следили за ней, когда она ходила по комнате, и он улыбался ей по-настоящему искренне, несмотря на боль, которую наверняка испытывал. У Джо в кармане всегда был флакончик мыльных пузырей, которые она осторожно пускала над его головой, а потом заставляла лопаться один за другим, пока Сэмюель не начинал довольно пинаться. Джо присутствовала, когда один из врачей сообщил его маме плохие новости, и надолго задержалась после своей смены, чтобы перевести то, что он имел в виду, на человеческий язык. Когда Сэмюелю пришло время умирать, Джо покрасила ему ладошки и сделала отпечатки на открытке. Она отрезала локон с его затылка и отдала его матери мальчика.

Так сильно жертвовать собой опасно. Горе можно проглатывать раз за разом, но рано или поздно оно нанесет ответный удар. Медсестры слишком редко проходят медицинское обследование на предмет того, как на них сказывается весь груз испытываемых ими переживаний. Крайне мало внимания уделяют вопросу о том, как на их собственной жизни может отразиться то, что они видят и делают. И все же хорошие медсестры скорее предпочтут подвергнуть себя риску и испытать боль, лишь бы помочь другим. Во время отпевания Джо сложилась пополам, а после я видела, как мама Сэмюеля подошла к ней, и они обнялись посреди церкви, и повисшее в воздухе горе облаком окутало стоящий около них крохотный белый гробик.

Кодекс профессионального поведения медсестер и акушерок Национальной службы здравоохранения предписывает:

20.6. Оставаться объективной и при любых обстоятельствах сохранять четкие профессиональные границы в отношениях с пациентами, которым предоставляется лечение (в том числе с теми, кому оно предоставлялось в прошлом), а также с членами их семей и людьми, осуществляющими уход.

Но в работе хорошей медсестры объективности нет. Джо была великолепной медсестрой. Она понимала, что быть медсестрой – значит любить. Даже после смерти.

Подготовка к погребению, то есть уход за человеком после его смерти, – это задача медсестер. Подготовка покойного к похоронам – самая интимная вещь, которую можно сделать для другого человека. Это процесс, окруженный атмосферой таинства (как и многое из того, что связано со смертью, в Великобритании), этому нельзя научиться в учебной аудитории.

Своего первого покойника я вижу в отделении общей терапии. Я еще учусь, и меня направили сюда на практику. Медсестры, с которыми я работаю, много курят (одна из них на большом сроке беременности, но все еще регулярно выходит подымить). Это женщины с неудачными стрижками и слишком большим количеством бижутерии. Пациенты этого отделения страдают от самых разных проблем – диабета и деменции, сердечной недостаточности и хронического заболевания легких, язв на ногах и сломанных тазобедренных суставов, так что им необходимо помогать есть, пить, пользоваться туалетом. Работа здесь – это постоянно повторяющийся алгоритм действий. Мы моем пациентов по очереди, руководствуясь не тем, необходимо ли им воспользоваться судном, а тем, какую койку они занимают, – пациента с первой койки поднимают и моют первым. Если пациент на первой койке спит, его будят.

Но сегодня все задерживается. Пациенты сидят на своих койках с довольным видом: их не заставляют садиться на стул или ходить туда-сюда по отделению.

Я захожу в отдельную палату и вижу, как две медсестры массируют суставы мертвого мужчины. Я качу перед собой тележку с чаем. Тележка трясется, издавая клацающие звуки. Я останавливаюсь, пялясь на происходящее, и не осознаю, что у меня открыт рот, пока одна из медсестер, Келли, не поднимает на меня взгляд:

– О дорогая, не волнуйся. Он прожил хорошую жизнь, и не мучился. В конце пришли все родственники.

– Простите, – говорю я, пятясь вместе со своей тележкой, – я раньше такого не видела.

Я медленно иду назад, чуть ли не кланяясь на каждом шагу и чувствуя необходимость в формальностях и проявлении почтения. Я замечаю, как обе медсестры массируют его руки и запястья, будто он еще жив, хотя очевидно, что он умер. У него абсолютно серая кожа, рот открыт, и на человека он не похож.

– Оставь тележку снаружи, и можешь нам помочь, – говорит Келли.

Я хочу отказаться. Хочу придумать какое-нибудь оправдание и никогда больше не видеть этого серого мертвого человека. Но я знаю, что должна быть сильной.

Я выхожу в коридор, делаю глубокий вдох и захожу обратно в палату, оставив тележку за дверью и надев фартук. «Можешь начать с локтей, – говорит Келли. – Уже началось мышечное окоченение, но мы можем избавиться от него с помощью массажа».