Язык милосердия. Воспоминания медсестры - [70]

Иногда есть кто-нибудь на подхвате: каждому пациенту нужна собственная медсестра, которая может ухаживать за ним 24 часа в сутки, а сестру-помощницу можно попросить принести оборудование или лекарства, помочь обмыть пациента, перевернуть или переодеть его, поменять постельное белье, проверить капельницу, перепроверить процесс переливания крови или введения препаратов, подлежащих предметно-количественному учету. Однако по мере того как в отделении появляется больше пациентов и становится меньше места, людей на эту роль все чаще не хватает. Когда сиделке нужно отлучиться в туалет или передохнуть, медсестре, работающей у соседней койки, приходится наблюдать сразу за двумя пациентами, в результате чего риск ошибок и экстренных ситуаций возрастает. Медсестры тщательно высчитывают время действия седативных препаратов. А дежурная медсестра – это настоящий эксперт в принятии организационных решений: какого пациента следует поручить какой медсестре, кому из детей, скорее всего, понадобится сиделка, обладающая более обширным опытом и набором навыков, состояние какого ребенка наверняка ухудшится или станет еще более нестабильным. Медсестры учатся превосходно предсказывать, кому из пациентов станет хуже, руководствуясь при этом вовсе не цифрами на бумаге, а инстинктами дежурной медсестры. Вот такая своеобразная форма телепатии.

В отделении всегда много дел, но сегодня на все не хватает времени, и повсюду валяются кучи всякого хлама – вроде бы и убрано, но не до конца: на полу валяются обрывки марли, рядом с мусорным баком свалена стопка пустых картонных подносов, одноразовые перчатки торчат из разорванных наспех коробок. Один из туалетов засорился, и на двери висит табличка, а на маркерной доске написан номер ремонтной службы. Персонал ремонтной службы больницы тоже расставляет приоритеты. Срочные задачи, которые создают потенциальную угрозу, считаются первоочередными: когда из вентиляции пошел дым, они прибежали сломя голову, даже раньше пожарных. Пожар в педиатрическом отделении интенсивной терапии – это просто катастрофа. Больницы готовятся к подобным ЧП, как только могут, а для медсестер ежегодно проводятся учебные пожарные тревоги, во время которых работникам педиатрического отделения интенсивной терапии задается следующий вопрос:

– Что вы будете делать, если пациента нельзя перемещать?

– Оставлю его.

– А если на всех пациентов не хватит передвижных аппаратов ИВЛ и кислорода?

– Сначала вывезу тех, кто находится в менее тяжелом состоянии.

– Что насчет остальных?

В комнате для оборудования стоят аппараты ИВЛ – они ждут, когда придет техник или медсестра, чтобы установить трубки и проверить, все ли работает. Аппараты гемодиализа заменяют собой почки больного: они извлекают продукты жизнедеятельности из крови пациента, после чего кровь смешивается с замещающей жидкостью и возвращается в организм пациента. В известной работе неаполитанского математика Джованни Альфонсо Борелли (1608–1679) под названием «О движении животных» (De Motu Animalium) описывается механизм фильтрования: «Моча механически отделяется от крови в почках благодаря узости сосудов и их конфигурации».

Понимание работы почек и уход за детьми, которым необходим гемодиализ, и по сей день требует знания математики. Около приборов на специальных весах лежат большие пакеты с диализирующим раствором – похоже на весы для взвешивания фруктов в супермаркете на кассе самообслуживания. Весы необходимы, чтобы убедиться, что в организме пациента циркулирует нужный объем крови. Пакеты с продуктами жизнедеятельности имеют оттенок чего-то среднего между цветом соломы и протухшей горчицы. Медсестры заполняют очень сложные и важные таблицы с данными о жидкостном балансе. То, что вышло, должно попасть обратно. Эти приборы, однако, не предусматривают защиты от неумелого обращения. Одна медсестра, с которой я работала, как-то раз случайно положила на эти весы свою сумочку, в результате чего аппарат быстро начал забирать у пациента слишком много крови через венозный катетер. Это большой катетер, который вводится во внутреннюю яремную вену больного. «Промывка венозного катетера, быстро, промывка венозного катетера!» – ни одна дежурная медсестра не хотела бы услышать подобные крики в своем отделении.

Работа в детской интенсивной терапии постоянно учит смотреть на жизнь масштабно. Трудный день означает, что умер ребенок, а тем, кто о нем заботился, остается гадать, ошиблись ли они где-то, или упустили что-то, или, что еще хуже, могли ли они каким-то образом поспособствовать гибели этого ребенка. «Для сотрудника ПОИН трудный день – это не когда ребенок умер, а когда вы его случайно убили», – полушутя говорит мне один врач. Мы ухаживаем за детьми, тени которых потом преследуют нас всю жизнь, мы не перестаем вспоминать и анализировать свои действия и словно тяжелый плащ носим на своих плечах чувство вины. Все знают, что ужин с друзьями-медиками часто заканчивается мрачными разговорами или специфическими шутками. Такое больное чувство юмора – результат выработанных годами механизмов психологической адаптации. Этого требуют суровые будни. Но несмотря на все наши отчаянные попытки справиться, некоторые пациенты остаются с нами навсегда.