Языческий лорд - [3]

Еще один глупец схватил меня за правую ногу, пытаясь стащить с седла, я резко опустил руку, и захват исчез. Потом мне попытался бросить вызов человек с длинными седыми волосами.

Он последовал за мной в толпу и прокричал, что я должен отпустить пленника, а потом сделал глупость, замахнувшись тяжелым серебряным крестом на длинном посохе в сторону головы Молнии.

Но Молния была тренированным боевым конем и легко уклонилась, а я нагнулся и схватил посох, выдернув его из рук старика. Но он по-прежнему не сдавался.

Он выплевывал ругательства, схватив Молнию под уздцы и пытаясь оттащить лошадь обратно к толпе юнцов, видимо, предполагая, что они задавят меня числом.

Я поднял посох и с силой ударил. Ударил его нижним концом, как копьем, не заметив, что там был прикреплен металлический шип, вероятно, чтобы крест можно было воткнуть в землю.

Я лишь хотел оглушить напыщенного глупца, но вместо этого посох вошел ему в голову, пробив череп. И окрасил этот мрачный день кровью.

Раздались вопли, которые было слышно и на христианских небесах. Я отпустил посох, и человек в белой рясе, теперь покрытой красными пятнами, стоял, раскачиваясь, открывая и закрывая рот и тараща глаза, с христианским крестом, вздымающимся из головы в небо. Его длинные белые волосы стали красными, а потом он упал.

Просто упал, мертвее некуда. Кто-то крикнул:

— Аббат!

И я пришпорил Молнию, которая скакнула вперед, рассеивая остальных юнцов и покидая их вопящих матерей.

Перекинутый через мое седло человек пытался сопротивляться, и я стукнул его посильнее по затылку, когда мы выбрались из толпы на пустую улицу.

Человек на моем седле был моим сыном. Старшим сыном. Это был Утред, сын Утреда, и я прискакал из Лундена слишком поздно, чтобы помешать ему стать священником.

Странствующим священником, одним из тех длинноволосых и длиннобородых священников с безумными глазами, что дурили простофиль, выманивая у них серебро в обмен на благословение, как сообщил мне сын о своем решении.

— Весь христианский мир возрадуется, — сказал он, искоса взглянув на меня.

— Возрадуется чему? — спросил я.

— Что твой сын станет священником! Через два дня, как я слышал, в Тофечестере.

Вот чем занимались христиане в своей церкви, благословляли своих колдунов на то, чтобы превратить мальчишек в священников в черных одеждах, которые будут распространять эти помои по миру, и мой сын, мой старший сын, теперь стал проклятым христианским священником, и я снова его ударил.

— Ублюдок, — прорычал я, — трусливый ублюдок. Мелкий кретин с предательской душонкой.

— Отец… — начал он.

— Я тебе не отец, — рявкнул я.

Я опустил Утреда на землю, где у стены сараюшки лежала жутко вонючая куча дерьма. Я толкнул его на нее.

— Ты мне не сын, — сказал я, — и твое имя не Утред.

— Отец…

— Хочешь, чтобы Вздох Змея вошел тебе в глотку? — прокричал я. — Если хочешь быть моим сыном, сними эту треклятую черную рясу, надень кольчугу и делай то, что я говорю.

— Я служу Господу.

— Тогда выбери себе собственное треклятое имя. Ты не Утред Утредсон. — я повернулся в седле. — Осберт!

Мой младший сын подвел свою лошадь ближе. Он явно нервничал.

— Отец?

— С этого дня твое имя Утред.

Он взглянул на брата, а потом снова на меня и неохотно кивнул.

— Как тебя зовут? — спросил я.

Он еще колебался, но заметил мой гнев и снова кивнул.

— Меня зовут Утред, отец.

— Ты Утред Утредсон, — сказал я, — мой единственный сын.

Много лет назад это произошло и со мной. Мой отец по имени Утред назвал меня Осбертом, но когда мой старший брат, тоже Утред, был зарезан датчанами, отец переименовал меня. В нашей семье так заведено.

Это имя носит старший сын. Моя мачеха, глупая женщина, даже крестила меня во второй раз, потому что, по ее словам, ангелы, хранящие врата рая, не узнают меня по новому имени, так что меня окунули в бочку с водой, но христианство с меня смылось, спасибо Христу, я познал древних богов и с тех пор поклонялся им.

Меня догнали пятеро старших священников. Двое были мне знакомы, близнецы Цеолнот и Цеолберт, которые около тридцати лет назад были вместе со мной заложниками в Мерсии.

Детьми нас захватили в плен датчане, и эту судьбу я приветствовал, а близнецы ненавидели. Теперь они состарились, два одинаковых коренастых священника с седеющими бородами и круглыми лицами, окрашенными гневом в багровый цвет.

— Ты убил аббата Уитреда! — бросил мне один из близнецов.

Он был в ярости и настолько потрясен, что почти не мог внятно говорить от гнева. Я понятия не имел, как звали того, кто это сказал, потому что никогда не мог их различить.

— И разбил лицо отцу Бургреду! — заявил другой близнец.

Он двинулся, как будто хотел взять под уздцы Молнию, и я быстро повернул коня, чтобы тот мог испугать близнецов своими большими желтыми зубами, которые только что впились в лицо недавно рукоположенного священника. Близнецы отступили.

— Аббата Уитреда! — повторил первый близнец. — Самого праведного человека из когда-либо живших на земле!

— Он набросился на меня, — сказал я. Я не собирался убивать старика, но бесполезно было объяснять это близнецам.

— Ты будешь страдать за это! — возопил один из близнецов. — Будешь проклят на веки вечные!