Язон четырех морей - [11]

– Ваше Величество, соблаговолите позволить мне представить, как было приказано, ее светлейшее сиятельство княгиню Коррадо Сант’Анна, маркизу д’Ассельна де Вилленев, графиню Каппанори, Галлено и…

Длинный перечень титулов, приобретенный ее замужеством, свалился на Марианну грузом приговора. В то же время ее колени согнулись для глубокого реверанса, требующего невероятной грации, гибкости и чувства равновесия. С глухими ударами в висках Марианна слушала свои последние титулы, растерянно глядя на затянутые в белый шелк ноги в лакированных туфлях с серебряными пряжками. Затем наступила тишина. Император был так близко к ней, что она слышала его дыхание, но, внезапно повергнутая в трепет, она не смела поднять глаза… Что скажет он?

Вдруг хорошо знакомая рука протянулась к ней, чтобы помочь подняться, и Наполеон спокойным голосом заявил:

– Встаньте, сударыня! Как мне кажется, мы довольно долго ждали, когда вы появитесь.

Тогда она решилась посмотреть на него, встретить взгляд серо-голубых глаз, в которых прочла не гнев, а скорее некую игривость, и внезапно она спросила себя, уж не насмехается ли он над нею? Слишком веселой была адресованная ей улыбка…

– Мы также очень рады поздравить вас со вступлением в брак и засвидетельствовать, что вы не изменились. Вы остались такой же прекрасной!

Вряд ли это был комплимент. Просто констатация! Однако его быстрый взгляд пробежал по восхитительному покрасневшему лицу, по плечам и открытой груди, трепетавшей так близко от него, но внезапно отрезвевшая Марианна не смогла ничего прочесть в этом взгляде. К тому же он уже повернулся к Марии-Луизе, чтобы представить ей молодую женщину, ей волей-неволей пришлось повторить реверанс перед той, кого она так ненавидела. Но перед тем, как склониться, она успела заметить недовольно отвисшую губу, знаменитую губу Габсбургов.

– Бонжур! – раздался неприятный голос Императрицы.

Ничего больше! Узнала ли она ту, которая на второй день их свадьбы учинила в Тюильри тот ужасный скандал, ту, которую застала рыдающей у ног Императора и которую назвала «упрямая женщина»? Марианна готова была в этом поклясться… Поднявшись, она не могла отказать себе в удовольствии окинуть Марию-Луизу полным дикой радости взглядом. Между ними пронеслись невидимые токи, которые Марианна физически ощутила. Австриячка ненавидит ее, она в этом уверена, и это принесло ей опьяняющую радость триумфа. Ненависть, тем более неистовая, была ощутимой, витала между двумя женщинами, как разогретый воздух в грозовой день, ненависть, которая была, возможно, мерилом страха, ее вызвавшего? Вокруг себя Марианна ощущала затаившееся дыхание, томительное ожидание. Придется ли им увидеть, как при первой встрече сойдутся в поединке новая супруга и последняя любовница?

Но нет. Кивнув головой, Мария-Луиза отошла и присоединилась к Наполеону, успевшему за эти напряженные мгновения пройти половину зала.

– Ну-ну! – прошептал над ее ухом низкий голос Дюрока. – Все прошло лучше, чем я надеялся. После того как это закончится, вы пойдете со мной.

– И зачем?

– Видите ли… потому что теперь вы будете приняты на частной аудиенции. Император велел мне проводить вас в его рабочий кабинет после приема. Не думаете же вы, что он ограничится несколькими учтивыми словами?

Сердце Марианны заколотилось от радости. Одного! Она увидит его одного! Все, что произошло, только требование этикета, необходимая церемония, к которой обязывает ее новое положение, но теперь она окажется наедине с ним, и, может быть, еще не все потеряно, как она подумала, слушая его иронические слова приветствия.

Повеселевший Дюрок был награжден взглядом, в котором сияли тысячи звезд. Он рассмеялся.

– Я прекрасно знаю, что это вам понравится больше, но тем не менее не питайте особых надежд. Имя, которое вы носите, укрывает вас от публичного скандала. Хотя это не значит, что в частной беседе вам будут говорить только нежности.

– Что заставляет вас так думать?

Дюрок вытащил табакерку, сделал понюшку, затем стряхнул со своего великолепного мундира из вышитого серебром фиолетового бархата табачные крошки. Сделав это, он усмехнулся.

– Лучше всего ответить на ваш вопрос, моя дорогая, могли бы осколки одной из самых красивых севрских ваз этого дворца, которая была уничтожена августейшей рукой Его Величества в тот день, когда он узнал о вашей свадьбе.

– И вы думаете меня этим испугать? – сказала Марианна. – Наоборот, вы не представляете себе, до какой степени вы меня обрадовали. Ничто, кажется, не могло принести мне большую радость. Я испытывала… да, страх, но только до ваших слов…

И это было действительно так. Страх перед его напускной учтивостью, перед его дежурной улыбкой, перед его безразличием… Лучше любой гнев, но только не это! Безразличие – единственная вещь, перед которой Марианна чувствовала себя беззащитной.

Кабинет Императора в Сен-Клу выходил на большую, засаженную розами и пеларгониумом террасу. Висевшие на окнах полосатые занавеси и ветви старых лип над ними оставляли его в приятной тени, контрастирующей с купающимися в солнечном свете просторными газонами. И хотя на первый взгляд обстановка была такой же, как и в Тюильри, рабочая атмосфера здесь сильно смягчалась благоуханием лета и прелестью зеленых садов, созданных для радостей жизни.