Ястребы Утремера - [5]

— Конрад фон Гонлер, — прогремел разъяренный гэл, — я называю тебя лжецом, предателем и трусом: подлец, трус и негодяй! Вооружайся и выезжай сюда на равнину. И поспеши — я не могу тратить много времени на тебя, я должен убить тебя быстро и отправиться за другими подонками, что убежали от меня.

Барон рассмеялся цинично:

— Почему я должен сражаться с тобой? Ты даже не рыцарь. Ты не носишь рыцарский герб на своем щите.

— Отговорки труса, — бушевал Фицджеффри. — Я ирландский вождь, и я раскалывал черепа людей, к чьим сапогам вы даже не достойны прикоснуться. Вооружитесь и выйдете на мой вызов, или вы просто ничтожный трус, каким я и считаю вас?

Фон Гонлер рассмеялся презрительно.

— Я не собираюсь рисковать своей шкурой в битве с тобой. Я не буду драться, но мои люди нашпигуют тебя арбалетными болтами, если ты не уберешься.

— Фон Гонлер, — голос Кормака был низким и страшным, переполненный угрозой, — вы бьетесь или умрете в холодной крови?

Немец внезапно разразился глупым смехом.

— Слушайте его! — взревел он. — Он угрожает мне — он на другой стороне рва, с поднятым разводным мостом, а я здесь, в окружении моих приспешников!

Он ударил себя по жирному бедру и продолжил свой дурацкий смех, в то время как его прихлебатели, мужчины и женщины, которые выслуживались перед ним, радостно смеялись и оскорбляли мрачного ирландского воина, проклинали его и показывали непристойные жесты. И вдруг Кормак с горьким проклятием поднялся в стременах, сорвал свой боевой топор, висевший на седельной луке, и метнул его со всей силы.

Воины на башнях закричали, а танцовщицы подняли истошный визг. Фон Гонлер думал, что он вне его досягаемости, но не существует такой вещи, как «вне досягаемости» от мести ирландского норманна. Тяжелый топор со свистом разрезал воздух и расплескал мозги барона Конрада.

Толстое, огромное тело рухнуло на землю, словно огромная масса расплавленного жира, одного жира, белая рука по-прежнему сжимала пустой винный бокал. Шелк и золотая парча налились более глубоким красным цветом, чем во время продажи на базаре, а шутники и танцоры разлетелись, словно птицы, громко крича, едва взглянув на раздробленную голову и малиновое месиво, бывшее человеческим лицом.

Кормак Фицджеффри сделал яростный, победоносный жест и издал звонкий вопль такого свирепого ликования, что мужчины побледнели, услышав его. Затем, повернув своего черного коня, он умчался прочь прежде, чем ошеломленные солдаты смогли прийти в себя настолько, чтобы отправить рой стрел ему в след.

Он уехал недалеко. Большой конь устал от тяжелого ночного путешествия. Кормак скоро свернул за выступающий уступ скалы и направил коня вверх по крутому склону, остановился и посмотрел в ту сторону, откуда пришел. Он был вне поля зрения крепости, но не слышал звуков погони. Прождав около получаса, он убедился, что никто не отправился за ним в погоню. Это было опасно и безрассудно — выезжать из безопасного замка в эти холмы. Кормак, к тому же, мог легко устроить хорошую засаду.

Во всяком случае, что бы ни думали его враги по этому вопросу, было очевидно, что ему не стоит ожидать настоящей попытки возмездия, и он сердито хмыкнул, удовлетворенный этим. Он никогда не бегал от битвы, но только теперь у него было другое дело, и это все было ему на руку.

Кормак ехал на восток.

III. Дорога к Эль Гор

Путь к Эль Гор был действительно труден. Кормак ехал между огромными выщербленными валунами, через глубокие овраги и вдоль крутых обрывов. Солнце медленно взбиралось к зениту, и жара начала танцевать и мерцать. Солнце свирепо било по укрытой шлемом голове Кормака и, оглянувшись назад на голые скалы, ослепленный светом, он щурил глаза. Но большой воин не обращал на это внимания. На своей собственной земле он научился игнорировать мокрый снег, снег с дождем и сильный мороз, а следуя за Львиным Сердцем, перед мерцающими стенами Акры, на пыльных равнинах Азота и около Яффы он привык к пламени восточного солнца, яркому свету, отраженному от голых песков, к сокрушительным пылевым бурям.

В полдень он остановился на привал в тени огромного валуна, чтобы дать несколько часов отдыха черному жеребцу. Здесь бил крошечный родник, давно известный ему, — достаточно, чтобы утолили жажду и человек, и его конь. Жеребец с нетерпением жадно набросился на тощие травы, растущие по берегам ручья, а Кормак ел сушеное мясо, которое было у него в маленьком мешочке. Здесь он останавливался, чтобы напоить коня много дней назад, когда ехал с Жераром. Али-Эль-Яр лежал отсюда на запад; ночью он сделал большой крюк, объезжая его, направляясь к замку фон Гонлера. Он не хотел смотреть на руины. Ближайшим сколько-нибудь значимым мусульманским вождем был Нуреддин Эль Гор, который вместе со своим братом по оружию, Косру Маликом, сельджуком, удерживал замок Эль Гор, расположенный в холмах на востоке.

Кормак ехал флегматично через дикий зной. К полудню он выехал из глубокого, широкого ущелья и поднялся на более высокий уровень холмов. Этим путем он ездил прежде в набег на дикие племена Востока, и на небольшом плато в начале ущелья должна стоять виселица, на которой сьер Жерар де Жисклин однажды повесил пойманных с поличным туркменских вождей, как предупреждение для их племен.