Ястребы Утремера - [12]

Ответ шейха заставил Нуреддина вновь вытащить свою саблю с рукоятью из слоновой кости. Синие искры замерцали в глазах Кормака, и он громко заурчал, словно разъяренный лев. Он ненавидел Саладина, как ненавидел всю его расу, дикой и безжалостной ненавистью норманна-кельта. Он приравнивал вежливость курда, достойную короля Ричарда и крестоносцев, к восточной хитрости, отказываясь верить ему, зная, что обман и коварство живут в душах у сарацин. Сейчас он видел в предложении султана хитрый обман — стравить двух своих врагов друг с другом и злорадствовать над своими жертвами. Кормак усмехнулся невесело. Он не просит от жизни больше, чем увидеть своего врага на расстоянии меча. Но он не чувствовал признательности Саладину, только тлеющую ненависть.

Султан и воины отступили, оставив для соперников пространство в центре большой комнаты. Нуреддин вышел вперед, надев простой круглый стальной шлем с кольчужной сеткой, которая упала на его плечи.

— Смерть тебе, назаретянин! — прокричал он и прыгнул, словно пантера, в стремительной и безрассудной атаке, присущей арабам. У Кормака не было щита. Он парировал удар сабли, подставив свой клинок, и ударил в ответ. Нуреддин поймал тяжелое лезвие на круглый щит, который повернул слегка под углом в момент удара, так что меч франка скользнул по нему в сторону. Он вернул удар с таким напором, что скрежетнул по шлему Кормака, и тут же отпрыгнул на длину копья назад, чтобы избежать встречи с разящим скандинавским мечом.

Снова он прыгнул вперед, нанося удар, и Кормак отбил его саблю левом предплечьем. Кольчужные кольца сломались под острым клинком, и брызнула кровь, но в то же мгновение норвежский меч обрушился на руку араба, затрещали кости, и Нуреддин рухнул на пол. Воины ахнули, когда они представили всю мощь ударов свирепого и кровожадного ирландца.

Нуреддин так быстро поднялся с пола, что со стороны показалось, что это был отскок после падения. Зрителям казалось, что он не пострадал, но араб знал, что это не так. Он носил кольчугу, острый край меча не коснулся его плоти, но от силы этого страшного удара сломалось ребро, как гнилой прутик, и, понимая то, что он не в состоянии выиграть этот бой с франком, Нуреддин спешно бросился к нему с решимостью дикого зверя забрать с собой своего врага в вечность.

Кормак уже был рядом с Нуреддином, высоко подняв свой меч, но араб, приняв неизбежное, словно приобрел сверхчеловеческую скорость, он прыгнул, точно атакующая кобра, и ударил с силой, данной ему отчаянием. Кормак принял удар свистящей изогнутой сабли прямо на голову, и франк зашатался, когда острое лезвие прошло через стальной шлем и кольчужный капюшон, скользнув по его голове. Кровь заструилась по его лицу, но он, найдя точку опоры для ног, ударил снова, использовав всю силу своей руки и плеч. Нуреддин снова прикрылся щитом, но на этот раз у араба не было времени, чтобы повернуть щит, и тяжелое лезвие ударило прямо. Нуреддин упал на колени от удара, бородатое лицо его скривилось от боли. С мужественным упорством он снова поднялся, в его онемевшей и сломанной руке дрожал разбитый щит, но когда он поднял свою саблю, норвежский меч рухнул вниз, рассекая мусульманский шлем и пробив череп до самого рта.

Кормак поставил ногу на своего павшего врага и вырвал из его трупа окровавленный меч. Его свирепые глаза встретили причудливый взгляд Саладина.

— Ну, сарацин, — сказал ирландский воин с вызовом. — Я убил этого мятежника за вас.

— И своего врага, — напомнил Саладин.

— Да, — Кормак усмехнулся мрачно и жестоко. — Я благодарен тебе, хотя и знаю, что не было никакой приязни между мной и тем, что побудило тебя выставить этого араба против меня. Ну, положим этому конец, сарацин.

— Почему вы ненавидите меня, лорд Кормак? — спросил султан с любопытством.

Кормак прорычал:

— Почему я ненавижу любого из моих врагов? Ты не больше и не меньше, чем любой другой вождь разбойников для меня. Ты обманул Ричарда и успокоил изысканными словами и заверениями, но тебе никогда не обмануть меня, того, кто хорошо знает твое стремление к победе, знает, что ты готов использовать обман там, где бессильна сила оружия.

Саладин покачал головой, что-то бормоча себе под нос. Кормак взглянул на него, собравшись для внезапного скачка, чтобы забрать курда с собой во мрак. Норманн-гэл был продуктом своей эпохи и своей страны; среди воюющих вождей пропитанной кровью Ирландии милосердие было неизвестно, а рыцарство устарело и превратилось в забытый миф. Доброта к врагу была знаком слабости, вежливость к противнику — формой обмана, подготовкой к предательству. Такие науки впитал Кормак в стране, где человек показывал свое превосходство, не ведал пощады и бился, словно дьявол, сошедший с ума от крови, если хотел уцелеть.

Сейчас же, повинуясь жесту Саладина, воины, что толпились у дверей, расступились.

— Для вас путь открыт, лорд Кормак.

Гэл пристально смотрел на него, его глаза превратились в узкие щелочки:

— Это какая-то игра? — прорычал он. — Должен ли я повернуться спиной к вашим клинкам? Ну, нет!

— Все мечи в ножны, — приказал курд. — Никто не причинит вам вреда.