Ястреб и голубка - [36]

— Мои комнаты — на четвертом этаже.

Если ты хорошо разыграешь свои карты, — он покачал ожерельем у нее перед глазами, — я сумею быть весьма великодушным.

От злости и возмущения у нее чуть не отнялся язык. Окатив его волной ледяного презрения, она прошипела: «Пошел ты ко всем чертям!»

Когда она двинулась через галерею, стараясь держаться как можно дальше от него, ноги у нее дрожали, но одно она знала твердо: нельзя терять из виду ожерелье. Она не смела даже подумать о том кошмаре, который ее ожидает, если она не сумеет вернуть на место драгоценное украшение. Выбора у нее не было: приходилось последовать за негодяем. Она выяснит, где находится его жилище, а потом как-нибудь выкрадет оттуда ожерелье. Украдкой она наблюдала за ним. Проклятье, каждая женщина, что тут обреталась, норовила подойти к нему и перекинуться с ним парой шуточек, и в глазах у этих бесстыдниц горел откровенный призыв! Он притягивает к себе женщин, словно у него в груди спрятан какой-то дьявольский магнит, гневно подумала она.

Наконец ему удалось от них отделаться, и он покинул галерею. Сабби даже не сочла нужным задержаться, чтобы пролепетать какое-нибудь вежливое извинение бедняге-поклоннику, который, после получасового потока комплиментов, остался ни с чем. Сохраняя между собой и Богом Морей должное расстояние, она проследовала за ним на четвертый этаж дворца, и ее даже удивило, как близко расположены его апартаменты от комнаты Мэтью. После того как он вошел к себе и дверь за ним закрылась, Сабби выждала еще минут пять, а потом прокралась по коридору к комнате своего молодого родича, но дверь была заперта и из-под нее не просачивался ни единый лучик света. Внезапно она услышала звук открывающейся поблизости двери и едва успела юркнуть за угол и прижаться к стене.

Услышав, что шаги не приближаются к ней а, наоборот, удаляются, она с облегчением вздохнула. Она набралась храбрости, чтобы высунуть голову из-за угла, и успела заметить высокого человека в черном плаще, спускающегося по ступенькам.

Времени у нее было ровно столько, чтобы успеть сунуть куда-нибудь ожерелье и снова выйти за порог. Она понимала, что для колебаний места нет. Сейчас она должна действовать: подобная возможность вряд ли ей снова представится. Она быстро прошла по коридору и бесшумно проскользнула в комнату.

Глаза у нее расширились. Она находилась в просторной, богато убранной спальне, не имевшей ничего общего с клетушкой, которую занимала она сама. Сводчатый переход вел из этой спальни в другое помещение, которое — насколько Сабби могла судить — было чем-то вроде гостиной.

Из всех предметов обстановки в глаза прежде всего бросалась кровать с пологом из красного бархата. Пол был застлан ковром с таким толстым ворсом, что в нем полностью скрывались носки туфелек. При желании хозяин спальни мог бы похвастаться также камином с мраморной полкой и зеркалом высотою до потолка. Сабби взглянула на свое отражение и подправила медно-рыжеватую прядь, выбившуюся из прически и упавшую на плечо.

Она лихорадочно пыталась сообразить, где же могло находиться ожерелье… и вдруг замерла: в глубине зеркала она увидела отражение наблюдавшего за нею Бога Морей.

Он стоял в небрежной позе, прислонившись к проему арочного перехода. На нем уже не было камзола, а белая рубашка была расстегнута на всю длину от ворота до плотного кушака его черных штанов. Их глаза встретились в зеркале, и Сабби вдруг обнаружила, что не в силах отвести от него взгляд. Его лицо разительно изменилось. От оскорбительно-насмешливого выражения не осталось и следа.

— Я знал, что ты придешь, — вкрадчиво сказал он.

Он двинулся к ней; она видела это, но не в силах была шевельнуться: она словно приросла к месту. Когда его руки легли ей на плечи, когда он повернул ее к себе лицом, ее пронзила дрожь. Он находился слишком близко, он был слишком большим, мужественным и, черт бы его побрал, подавляюще-красивым.

— Я пришла за ожерельем, — храбро заявила она.

— В самом деле? — удивился он, вынуждая ее признаться, что сюда ее привлекло не только ожерелье. Она подняла глаза, чтобы взглянуть в загорелое лицо, и почувствовала, как спутанная грива его темных волос просто притягивает к себе ее пальцы.

Ощущение было такое, словно между ними существует какая-то незримая связь, словно она знала его от сотворения мира.

Он наклонил голову, и она поняла, что он собирается поцеловать ее. Но в тот момент, когда его губы приникли к ее губам, все было позабыто: гнев, страх, сопротивление…

Его пальцы вынули шпильки из ее волос, а потом спрятались в медно-рыжем водопаде.

Потом он взял ее обеими руками за щеки, поднял ее лицо к себе и снова поцеловал, а потом шепнул:

— Я уже наполовину влюблен в тебя, а сам до сих пор даже не знаю твоего имени.

— Сабби, — шепнула она в ответ. — Сабина Уайлд.

Он снова прижался к ней губами. Его поцелуй был томительно долгим и требующим повиновения, и все в ней отозвалось на этот поцелуй. Она прильнула к нему, к его твердой мускулистой груди. Но тут он, почти не отрываясь от ее губ, назвал себя:

— Шейн Хокхерст.

Сердце у нее замерло, а затем бешено заколотилось: миллионы искр вспыхнули у нее в груди. Ее руки, руководимые безотчетным инстинктом, рванулись к его поясу и отыскали там рукоятку ножа, который она мельком заметила раньше. Она схватила нож и пошатнулась, тяжело дыша, с криком: