Ястреб халифа - [177]

— Это хорошо, — отозвался наконец старый имам. — Одержимые обычно ничего не помнят.

Нерегиль презрительно фыркнул — мол, где я и где одержимость. И, облокачиваясь на изъеденные непогодой зубцы парапета — пепельная гряда на горизонте таяла в послеполуденном мареве — поинтересовался:

— Зачем ты едешь со мной, старик?

— Разве не ты сам приказал мне сопровождать тебя?

— Сопровождать можно по-разному, — отозвался самийа, закидывая голову в яркое небо. — К тому же твои просьбы о милости пока не возымели на меня никакого действия.

Имам горько вздохнул: Сумлаган ему спасти не удалось.

Градоначальник с горожанами уперлись как верблюды — видимо, надеялись на толщину стен крепости. На четвертый день непрерывного штурма город пал — и нерегиль вынес над ним свой всегдашний приговор. Не мучить, не калечить, не щадить. Разъяренные потерями джунгары не оставили в живых даже собак и кошек.

Утешало лишь одно: за фарсахи видный пожар Сумлагана и леденящие душу рассказы беженцев вразумили горожан Мейнха. Получив продиктованное Рукн ад-Дином письмо — «бойтесь гнева Всевышнего, бойтесь гнева Судии над Хорасаном, пришел час расплаты, час неправедного и несправедливого, ваш город снесет ветер гнева, как другие города до него» — выслали посольство с ключами от цитадели и изъявлениями совершенной покорности.

Точно такие же письма старый имам разослал и в Фейсалу, и в Хативу, и в Беникассим, и в Нишапур, и в Мерв с Балхом. Фейсала уже ответила — и Рукн ад-Дин благодарил Всевышнего за спасение еще одного города верующих.

— Да, — недовольно встрепенулся нерегиль, — и почему ты называешь меня «гневом Всевышнего»? Это глупо. В последние годы я живу под печатью дурацких метафор — я уже побывал и ангелом, и шайтаном, и благословением Всевышнего. Теперь вот ты обозвал меня «гневом». Разве не глупо?

— Нет, — покачал седой головой старик. — Не глупо. К тому же я не верю, что ты ангел. Впрочем, ты и не шайтан. И уж точно не «благословение Всевышнего».

— Хм, — покосившись на него из-за плеча, пробурчал Тарик. — Ну да, конечно, ты же из зайядитов. Вы называете меня Величайшим Бедствием. Считаете, что призвавших меня одурачил иблис.

— Среди зайядитов много разных толков, — терпеливо пояснил Рукн ад-Дин. — Мурждииты, к примеру, полагают, что ты послан нам ангелом Джабраилом.

Тарик злобно дернул плечом.

Рукн ад-Дин снова чихнул. Да, надо бы поговорить с лекарем. В этом возрасте простуду запускать нельзя. И горло запершило, вот незадача.

— Ну а ты какого толка зайядит? — насмешливо поинтересовался нерегиль.

— Никакого, — усмехнулся старик. — Я сам по себе зайядит.

Тарик фыркнул — непонятно, то ли с презрением, то ли одобрительно. И зло процедил:

— Если ты, как эти… мурджииты… веришь в ангела Джабраила, уверяю тебя: когда-нибудь я все-таки умру — и уж тогда точно разыщу гадину, которая так надо мной подшутила. Разыщу — и набью ей морду.

— Я тебя очень понимаю, о Тарик, — серьезно отозвался Рукн ад-Дин. — Я думаю, что это была воистину плохая и жестокая шутка.

Нерегиль крутанулся вокруг своей оси и уставился на имама любопытными глазами:

— Так ты тоже не веришь во все эти бредни про ангела и шейха в пустыне?

— Это не бредни, — тихо отозвался старик. — Это грустная ошибка, которая всем нам будет очень дорого стоить. Причем лишь первая в череде других грустных ошибок.

Нерегиль прищурился. Рукн ад-дин пояснил:

— Я полагаю, что к шейху Исмаилу в пустыне Али снизошел не ангел. Я думаю, что его одурачили джинны. Или Атфаль-аль-Дабаб, дети тумана.

— Это еще кто? — поднял брови Тарик.

— Ты видел их под стенами Мадинат-аль-Заура в день, когда тебя привезли в столицу. Тогда они явились в образе всадников.

— Хм, — отозвался нерегиль.

И зло скривился:

— Яхья не уставал втолковывать мне, что это воля Всевышнего — то, что я должен попасть в аш-Шарийа. Дескать, Он указал нам на тебя, Он отдал тебя в наши руки, Он не отпустил тебя умереть, такова Его воля, ты должен подчиниться…

И нерегиль в ярости хватил по камню кулаком. И тут же охнул и принялся дуть на ушибленную ладонь.

— Последователи шейха Исмаила ибн Амра полагают, что ашшариты — избранный народ, которому положено избранное внимание Всевышнего, — улыбнулся старый имам. — Конечно, им легко было поверить в то, что ради наших нестроений и глупостей Справедливый и Милостивый прикажет ангелам немедленно сыскать нам избранного защитника…

— Очень странно слышать, как ашшарит иронизирует над своей верой, — усмехнулся в ответ Тарик. — Разве этот ваш… Али… не считал себя избранником Единого?

Рукн ад-Дин махнул морщинистой рукой в старческих пятнах:

— Прошло четыреста лет со времени Ночи Могущества, о нерегиль. Я посвятил жизнь различению того, что дошло до нас из первых уст, и того, что вписали в книгу потомки Благословенного.

— И что же ты узнал? — заинтересованно поднял уши самийа.

Тут старик рассмеялся:

— Да ничего нового. Ничего сверх того, что и так знал. У Али было воистину доброе сердце — мучения живых существ задевали его. И он пошел в пустыню и стал молиться у заброшенного жертвенника неизвестного божества — и ему откликнулся некто. Некто, кого впоследствии назвали ангелом. И Али спросил: неужели людям и прочим живым тварям так и предстоит мучиться? И что ждет нас за чертой? Неужели тоже лишь мучения — или небытие? И представший перед Али сказал: на эти вопросы я не имею ответа. Спрашивай Того, кто надо мной. И Али спросил.