Ящик Пандоры - [98]
В голову ударило водочным перегаром и сыростью необжитого помещения, но ей было не до запахов. Она молила Бога, чтобы как можно дольше доносился из левого угла дома этот нечеловеческий храп, способный заглушить любые другие звуки. Опустившись на четвереньки, она поползла вдоль стены, держась правой стороны. Прямо перед ней тусклым отсветом от придорожного освещения неясно выделялся четырехугольник окна. Рука наткнулась на что-то мягкое, Ирина в мгновенной панике отдернула ее, показалось — собака, сдерживаясь, перевела дух и снова протянула руку. На полу лежал матрас с торчащими из дыр кусками ваты. С замиранием сердца, сантиметр за сантиметром, она ощупывала чью-то постель, пока не услышала короткое ровное дыхание, прерываемое редкими тоненькими всхлипываниями. Она знала — так спят дети, которых незадолго перед сном наказали — нашлепали, поставили в угол.
И уже ни о чем не думая и ничего не боясь, Ирка схватила вместе с жестким влажным одеялом это маленькое, всхлипывающее во сне существо и бросилась-прочь.
Со странным ощущением двинулся Чуркин по переходу метро на Таганской, показалось — следят. Оглянулся, внимательно всмотрелся в лица попутчиков: кто из них идет по пятам? Решил, что ошибся. Проклятая профессия довела до мании преследования. Кто это в перестроечной Москве осмелится отслеживать следователя по особо важным делам?
В вагоне поезда, следовавшего до Текстильщиков, Чуркин расслабился. У него сегодня был неплохой день, хотя начался он для него слишком рано — пришлось ехать в морг на опознание трупа. Но все сложилось лучше, чем он ожидал. Ненавидел он Турецкого всеми фибрами души за издевательское к нему, Чурки ну, отношение, за веселость характера, за независимое обращение с начальством (черта, которую никак не мог в себе воспитать Гарольд, как ни старался) и даже за дурацкое «Чайлд Гарольд», выкопанное из какой-то древней литературы, то ли у Шекспира, то ли еще у кого, нет, кажется — у Байрона. И этот умник Турецкий, конечно же, знает точно — откуда, и даже может выдать пару строк наизусть, да еще и по-английски... Нет! Не может! Теперь уже не может!
Чуркин брезгливо отодвинулся от подвыпившего небритого соседа по вагону, переложил пластиковую сумку с сиденья на колени — чего доброго стянет такую ценную в наши дни поклажу.
Да, еще одним соперником в прокуратуре стало меньше, сначала Бабаянц, теперь Турецкий. И вот ведь все как хорошо сложилось, попал остроумец под грузовик — и точка, а пришлось как следует понервничать, за дело взялся этот старый еврей, хромой черт, мог и докопаться, а ведь обещал коротышка Амелин отвалить сумму, что дух захватывало. А теперь копай не копай, все шито-крыто, и скоро будет погребено под могильным камнем.
Ко всему этому наконец-то решился вопрос с его диссертацией, которую уже дважды «бодал» ученый совет института. Напоив час назад своего научного руководителя в «Славянском базаре», он договорился с ним, что ученый преобразит гадкого утенка, придаст ему формы лебедя, доведет до кондиции, повернув к модной теме об организованной преступности на Западе и в СССР.
За директором «Базара» был должок — Чуркин прикрыл дельце, нет, не даром, конечно, кто ж такое делает в наши дни бесплатно, но денежки пришлись как раз ко двору, три тысячи из десяти Чуркин «отстегнул» тут же ученому мужу, ужин, естественно, ему не стоил ни копейки, да впридачу получил вот этот презент — сумку с икрой и другими деликатесными продуктами и импортной выпивкой. Нет, жизнь положительно вступила в светлую полосу...
Его дерзко тронули за плечо. Он нехотя, но без испуга разомкнул глаза и увидел перед собою милицейского сержанта.
— Гражданин, на каком основании вы завладели чужим имуществом? Имеется заявление.
— Ты что, офизденел? — удивился Чуркин.— На хрен мне чужое имущество?
— Гражданин, прошу не выражаться в общественном месте!
Чуркин увидел, что в сумку с деликатесами, которую придерживал слабой рукой на всякий пожарный, вцепился этот подвыпивший заросший щетиной тип.
— Это еще что за дела? — вскрикнул Чуркин и прижал свою драгоценность к груди. <
— Не тронь, пес! Мое! — прохрипел небритый, вырывая из рук Чуркина его же сумку.
Пассажиры в вагоне загалдели. Одни кричали, что . с сумкой этот молодой человек едет от самой Таганки. Другие, напротив, резко взяли сторону небритого, нагло заявляя, что своими глазами видели сумочку в руках этого симпатяги еще на станции «Парк культуры».
— Придется сойти обоим,— огласил свой приговор сержант,— наше отделение размещается на следующей остановке, там и разберемся, чей это багаж.
— Ты что, не понимаешь, скотина, с кем имеешь дело? Я же свой! Свой я, следователь по особым, из городской прокуратуры! — вскипел Чуркин.— Никуда я не пойду. Через одну мне выходить.
