Ярославичи - [44]
Из старых сооружений тут, в центре, еще сохранился собор без прежнего пятиглавия да колокольня, видная отовсюду, эдакий ориентир. По давней традиции — видно, есть они и у птиц — ее населяет множество галок, которые вечерами, устраиваясь на ночлег, скандально орут, а по утрам с таким же гвалтом и гомоном срываются черным облаком и разлетаются на кормление. Рыщут они повсюду, сидят на дорогах, косясь настороженно на прохожих своими злыми глазками с голубыми обводами. Взлетая, ругливо орут на того, кто им помешал.
Вторая часть полукруглой площади — раньше ее занимал базар — засажена молодыми березками. Их ветви, розовые, полные соков, как бы показывают, что и зимой, когда все сковано льдом, засыпано снегом, в них продолжается скрытая жизнь. Под кронами, на площадке, заботливо расчищаемой после частых шальных буранов, высится памятник, привлекающий взоры не пышностью, не фантазией и искусством ваятеля. Запечатлел он одну из трагедий, вобравшую в себя подвиг и жертвенность пошехонцев в войне.
Неровная цементная доска, на ней барельефы женщины-матери, с болью глядящий вслед уходящим на фронт сыновьям. Их семеро братьев, родившихся в пошехонской деревне Ильинское. Все семеро пали на поле сражения.
Старший из них Александр ушел еще в гражданскую, был добровольцем. Остался в армии, стал кадровым офицером. Во время Великой Отечественной войны сражался под Ленинградом, на Украине. Полки дивизии, которой командовал, первыми вышли к Днепру. Тут и погиб, сраженный осколком снаряда, Герой Советского Союза Александр Королев, генерал-майор.
В жестокой битве под Кенигсбергом геройски пал Сергей Королев. Остались на поле брани еще пять братьев: Дмитрий, Илья, Серафим, Николай и Борис. Потомки Невского, символ великой любви и жертвенности народа, горя и гордости матери, неисчерпаемой нравственной силы и мужества русских людей.
К памятнику ведет аллея Героев — тех пошехонцев, кто удостоен знака высшей воинской доблести. Портреты их выбиты из металла, укреплены на щитах. Вот «внешняя и внутренняя» лучших из пошехонцев, раскрывшихся в час испытаний для Родины.
Зиму для этой поездки я выбрала потому, что мне сказали: осенью и весной, а если дожди, то и летом, дороги на Пошехонье стали вовсе плохи, особенно после того, как заполнили Рыбинское водохранилище, с которым соседствует на западе часть района, и повысился уровень подпочвенных вод. В этом низинном крае всегда без того было сыровато — много болот и более пятидесяти крупных и малых рек и речек, через которые перекинуты мостики и мосты. Пошехонцы не преминут сообщить, что пятая часть ярославских мостов находится в их районе.
Обилие рек характерно и для самого́ небольшого районного центра. Кроме крупной Согожи, берущей начало в Вологодской области, с которой соседствует район, тут протекает Сога, Пертомка, Шельша, Печевка да еще Троицкий ручей. Обилие вод дало пошехонцам повод называть свой городок северной Венецией и уверять, что более красивого города во всей Ярославской области не найти, особенно летом.
Летний город я видела только на киноэкране. И верно, отснятый с воздуха, он очень красив. Хорошо видны лучи зеленых улиц, ленты рассекающих Пошехонье рек, площадь с ее постройками, окрестные равнины, нивы, леса, луга, на них стада беломордых коров.
Но мне он понравился и зимой, заснеженный, с реками, скованными льдом, когда только по моторкам на берегах можно догадаться о рыбацком раздолье. Едут сюда рыбаки зимой автобусами, машинами, со сверлами, рюкзаками, тюками палаток в заплечных мешках. В автобусе, которым я добиралась от Рыбинска до Пошехонья, тоже ехало несколько рыбаков. Заветренные, крепкие, сосредоточенные, они сошли у деревни Крестцы, в пятнадцати километрах от города. Сидевший рядом со мной пожилой человек сказал, что это излюбленное место рыбаков.
Сосед мой ехал навестить восьмидесятилетних родителей, вез им гостинцы в маленьком рюкзачке, который он суетливо пристраивал возле ног. Работал он раньше в своем леспромхозе, поблизости от родных, и даже не на валке, вроде бы сучкорубом. Как вырубили свои-то леса, те, что вдоль рек, он перебрался в Калинин. Там теперь рубят, да нет, не в городе, в области, ближе к Москве. А в рюкзаке — дефицит, везет из Москвы. Он старикам помогает, особенно осенью и весной, когда огороды. Ну и себе мешка три-четыре картошки берет, своя-то она вкуснее.
Итак, Венеция Венецией, пусть она остается сама по себе, а Пошехонье-Володарск имеет свое самостоятельное лицо, пока еще не разрушенное порой уж больно смелым и произвольным вмешательством в сложившийся старый ансамбль одолеваемых честолюбием зодчих.
Да, здесь, в Пошехонье, была оставлена его историческая планировка екатерининской поры. Мемориальный сквер и новое низкое здание райкома партии вписались в нее так же, как в Ярославле вписалось прекрасное здание обкома партии в ансамбль старой Ильинской площади, названной нынче Советской, за что архитекторы награждены Государственной премией РСФСР.
И это еще более обогатило, облагородило город...
Название Пошехонье пошло от реки Шехони — Шексны, в долине который лежали лесистые, болотистые места с большим количеством рек. Центром этих угодий считалось село Пертома, которое числилось в списках родовых имений Ивана Грозного. Известны же эти места были еще с времен удельной Руси. В один из своих периодов жизни носили громкое имя: Шехонское княжество.
Годы Первой мировой войны стали временем глобальных перемен: изменились не только политический и социальный уклад многих стран, но и общественное сознание, восприятие исторического времени, характерные для XIX века. Война в значительной мере стала кульминацией кризиса, вызванного столкновением традиционной культуры и нарождающейся культуры модерна. В своей фундаментальной монографии историк В. Аксенов показывает, как этот кризис проявился на уровне массовых настроений в России. Автор анализирует патриотические идеи, массовые акции, визуальные образы, религиозную и политическую символику, крестьянский дискурс, письменную городскую культуру, фобии, слухи и связанные с ними эмоции.
В монографии осуществлен анализ роли и значения современной медиасреды в воспроизводстве и трансляции мифов о прошлом. Впервые комплексно исследованы основополагающие практики конструирования социальных мифов в современных масс-медиа и исследованы особенности и механизмы их воздействия на общественное сознание, масштаб их вляиния на коммеморативное пространство. Проведен контент-анализ содержания нарративов медиасреды на предмет функционирования в ней мифов различного смыслового наполнения. Выявлены философские основания конструктивного потенциала мифов о прошлом и оценены возможности их использования в политической сфере.
Водка — один из неофициальных символов России, напиток, без которого нас невозможно представить и еще сложнее понять. А еще это многомиллиардный и невероятно рентабельный бизнес. Где деньги — там кровь, власть, головокружительные взлеты и падения и, конечно же, тишина. Эта книга нарушает молчание вокруг сверхприбыльных активов и знакомых каждому торговых марок. Журналист Денис Пузырев проследил социальную, экономическую и политическую историю водки после распада СССР. Почему самая известная в мире водка — «Столичная» — уже не русская? Что стало с Владимиром Довганем? Как связаны Владислав Сурков, первый Майдан и «Путинка»? Удалось ли перекрыть поставки контрафактной водки при Путине? Как его ближайший друг подмял под себя рынок? Сколько людей полегло в битвах за спиртзаводы? «Новейшая история России в 14 бутылках водки» открывает глаза на события последних тридцати лет с неожиданной и будоражащей перспективы.
Книга о том, как всё — от живого существа до государства — приспосабливается к действительности и как эту действительность меняет. Автор показывает это на собственном примере, рассказывая об ощущениях россиянина в Болгарии. Книга получила премию на конкурсе Международного союза писателей имени Святых Кирилла и Мефодия «Славянское слово — 2017». Автор награжден медалью имени патриарха болгарской литературы Ивана Вазова.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.
Расстояния на Чукотке велики, пейзажи разнообразны, деятельность и интересы людей, осваивающих ее, многосторонни. Книга Б. Василевского соединяет все это в цельную картину современного облика Севера.