Ярослав Мудрый - [222]
Цицерон писал Корнелию Сципиону: «Уж не полагаешь ли ты, что по обычаю стариков, я намерен похвалиться, — что стал бы брать на себя столь тяжкие труды днем и ночью, во времена, коль бы моей славе суждено было угаснуть вкупе с моей жизнью? И не лучше ли прожить жизнь, наслаждаясь досугом и покоем, где нет места труду и борьбе? Но моя душа отчего-то всегда была в напряжении и устремляла свой взор в грядущее, словно намеревалась обретаться тогда, когда уже уйдет из жизни…»
«Да Цицерон ли это? — подумалось Могуте Лукьяновичу. — Ярослав рассказывает о себе!»
А князь продолжал:
— Для меня старость легка и не только не тягостна, но даже приятна. Коль я заблуждаюсь, веря в бессмертие человеческой души, то заблуждаюсь я охотно и не алчу, дабы меня лишили сего заблуждения, услаждающего меня, пока я жив. Ежели я, будучи мертв, ничего ощущать не буду, как полагают некие незначащие философы, то я не опасаюсь, что сии философы будут насмехаться над моим заблуждением. Коль нам не суждено стать бессмертными, то для человека все-таки желательно угаснуть в свое время; ведь природа учреждает для жизни, как и для всего остального, меру; старость же — счастливая и завершающая пора жизни. И нельзя гневаться на нее, Могута Лукьянович. Нельзя! Принимай ее, как принимали старость великие и здравомыслящие мужи…
Невзирая на преклонные годы[320] и болезнь (в последнее время его все чаще стала одолевать грудная жаба)[321] Ярослав Владимирович продолжал заниматься государственными и православными делами.
Зимой, после Рождества Христова, он выехал в Вышгород, дабы поклониться в храме Бориса и Глеба мощам святых братьев. Его сопровождал митрополит Илларион. Покидая храм, Ярослав Владимирович вдруг вспомнился свой удивительный сон, когда он нес на Голгофу тяжкий крест, а затем встретился с Богом. Навсегда врезались в память недосказанные слова Господа: «Остаток же дней своих…».
«Что же ты хотел изречь мне, Спаситель? Что?.. Может, я мало воздвиг монастырей, соборов и храмов, мало тщился о христианской вере?.. Нет, кажись, не о том помышлял молвить Господь».
Летописцы уже сказали свое слово, что при отце Владимире имело место крещение, а при сыне его — надлежащее наставление в вере, находя ее в священных книгах. Именно при Ярославе духовенство единственным средством распространения и утверждения христианства полагало грамотность, учение книгам. Он, Ярослав, собрал много писцов, кои переводили книги с греческого на славянский, и переписали тысячи богослужебных книг. А для книг нужны были храмы и грамотные священники, кои могли учить народ неграмотный.
И Ярослав неустанно возводил храмы по городам и по селам, ставил при них русских священников, предписывая им учить прихожан православному христианству.
Еще несколько лет назад, Ярослав Владимирович пригласил Иллариона и молвил:
— Задумал я, владыка, составить первый русский летописный Свод, в кой вошли бы деяния всех великих русских князей, не забывая ратных побед Владимира и Святослава.
— И славных дел Ярослава, — подчеркнул Илларион.
— Честный, правдивый Свод, без всяких изукрасов, коими охотно занимаются придворные летописцы. Сам буду выверять каждую строку, ибо Свод сей должен послужить грядущим поколениям — и в назиданье, и для добрых дел.
— То великий труд, сын мой.
— Ведаю. Но сей труд зело надобен Руси.[322] Ты уж со всем тщанием порадей мне, владыка… И другое хочу молвить. Надлежит нам как можно больше обучить грамоте людей русских.
— Справедливо, сын мой. Ты уже много преуспел в оном важном деле. Твоим попечением открыты духовные училища, и ныне каждый новый книжник будет преумножать русскую словесность.
— Истинно, владыка. Семя, упавшее в добрую землю, никогда не погибнет и принесет плоды сторицей. А посему нам много еще надо потрудиться…
Ярослав не был князем только в значении вождя дружины, кой стремится в дальние страны за завоеваниями, славой и добычей. Он был более «князем-нарядником» и строителем державы, восславив Русь величественными храмами, неприступными крепостями и новыми городами. Он много потрудился для процветания и просвещения Руси, и во славу Господа.
И все же великий князь долго и мучительно раздумывал над последними словами Спасителя. И, наконец, сознание Ярослава Владимировича озарилось чудесным божественным светом:
Держава! Пока он жив, она могуча и едина. Но что станет после его кончины? Не повториться ли судьба святой Руси, когда началась жестокая междоусобная замятня между сыновьями великих князей Святослава и Владимира? Русь захлебнулась от обильной крови, ослабла, рассыпалась на волости. Распрей тотчас воспользовались печенеги, половцы, варяги и ляхи. Начали точить свои мечи византийцы и немцы… Господи милостивый, сколь же труда пришлось приложить, дабы вновь превратить обескровленную Русь в могучую державу! А посему надо «остаток дней своих» провести в беседах с сыновьями, наследниками великой Руси, дабы стали они продолжателями славных дел. Вот на что намекал Спаситель.
